Я меняю мир

Но все же однажды, в начале декабря, на одном из таких занятиях мне пришлось впервые применить свои вновь открывшиеся способности. Причем произошло это событие в экстремальной ситуации - у меня не осталось другого выбора, дорога была каждая секунда. Преподаватель в учебном кабинете разобрал с нами клиническую картину пациентов гастроэнтерологического отделения по их истории болезни, а потом в палате мы под его контролем уже сами проводили курацию больных с общим осмотром и собеседованием, составлением своего заключения. В обычном порядке работали с подопечными - я ассистировал Мелиссе, как вдруг один из обследуемых на соседней койке на полуслове замолчал, а потом захрипел от удушья, его лицо побледнело. Через несколько секунд у него начались судороги, после потерял сознание.

Все это происходило на моих глазах, сразу пришла мысль - у больного анафилактический шок в тяжелой форме. Счет пошел на секунды, крикнул подруге: - Зови врача! - сам бросился к умирающему.

Резко отодвинул в сторону замершую от испуга студентку, срочно принялся за реанимацию. Странно, но волнения и страха не испытывал, хотя эта операция стала первой в новой моей памяти. Наверное, сказался скрупулезный разбор оперативный действий прежнего "я". В голове мысли текли четко, я точно знал, что мне надо делать. В первую очередь освободил больному дыхательные пути - отдавил нижнюю челюсть и вычистил рот от рвотной массы, а потом убрал спазмы трахеи, энергетическим лучом снял опухоли ткани. Реанимировал почти остановившееся сердце вливанием дозы энергии и принудительным сокращением сердечных мышц. А потом принялся за очистку организма от токсинов, вызвавших шок.

На всю процедуру у меня ушли считанные минуты, к приходу встревоженного персонала пациент уже очнулся, жадно дышал открытым ртом. Отголоски только что перенесенного криза еще чувствовались в нем - бледность, одышка, расширенные зрачки, холодный пот на лбу. Но уже заметно, что жизнь больного вне опасности, он уже приходил в себя. Прибежавший врач замерил давление, послушал сердце и дыхание, после дал стоящей рядом медсестре назначение поддерживающими средствами. Отозвал меня в сторону, вместе с подошедшим преподавателем принялся расспрашивать о произошедшем и принятых мною мерах. Не стал делать тайну из своей операции, в двух словах рассказал о ее сути, не вдаваясь в разъяснение деталей.

По лицу лечащего врача было видно его скептическое отношение к моему рассказу, но и другого объяснения - как же мне удалось справиться с чрезвычайно опасной ситуацией, - тоже не знал, в недоумении ушел из палаты. Преподаватель же поверил, он знал о моей прошлой работе в онкологической клинике. Только спросил:

- Сергей, тебе все удалось вспомнить о своей прежней практике? Что ты еще можешь? Немного подумав над заданным вопросом, осторожно ответил:

- Наверное, не все, Валентин Николаевич. А с применением прошлых умений вовсе не уверен. Мне еще многому надо учиться. Сегодня впервые опробовал и то не запланировано. Думал практиковать только в следующем году.

Не знаю, что решил преподаватель, но, вероятно, по его подсказке, вскоре меня вызвал декан и предложил, даже приказал, не сомневаясь в моем согласии:

- Евсеев, мы с руководством центральной больницы решили закрепить тебя за нею. Будешь помогать в экстренных ситуациях, как в недавнем случае, на прошлой неделе. Зачислят в штат больницы консультантом. Я согласовал с ректором твой перевод на четвертый курс, сдашь экзамены и зачеты за третий. Все понятно?

Каких-либо серьезных возражений у меня не возникло, условия приемлемые. Единственно, что удержало от немедленного согласия - я не чувствовал себя готовым к сложным операциям. Первый, пусть и удачный, опыт, не давал полной уверенности, что и дальше все обойдется благополучно. В ответе декану постарался аргументировано объяснить свою позицию:

- Понятно, Евгений Александрович. Я не против, только прошу учесть, что сейчас еще не готов к самостоятельным операциям. У меня пока нет нужных знаний, да и реальной практики тоже. Если есть возможность, то вначале хотел бы работать вместе с опытными врачами, под их контролем.

Декан задумался, через минуту высказался:

- Хорошо, Евсеев. Я обсужу твое предложение с главным врачом, но в принципе оно резонное. Мы постараемся найти лучшее решение, ты же готовься к сдаче экзаменов. До Нового года сумеешь?

- Думаю, что да, Евгений Александрович.

Вот так и случилось, что мне пришлось приступить к лечебной практике в больнице преждевременно, пусть и под наблюдением специалистов. Мне дали время подготовиться к экзаменам и зачетам за третий курс. За неделю до Нового года их в спешном порядке приняли мои преподаватели, особо не придираясь, хотя я и подготовился к ним неплохо. А после рождественских каникул вышел на работу в больнице. Она совмещалась с учебными занятиями, вместе с другими сокурсниками слушал преподавателей, выполнял задания. При возникновении необходимости в моем участии вызывали с занятия, вместе с операционной бригадой проводил свои процедуры.

Мне особо запомнилась первая такая совместная операция в хирургическом отделении. Вечером, когда занятия закончились, а я остался на дежурстве, скорая помощь привезла пострадавшего в ДТП со множественными травмами. После первичного осмотра в приемном отделении послали за мной, врач посчитал слишком опасным состояние пациента. Операцию проводил дежурный хирург, я же ассистировал ему - поддерживал работу сердца, зачищал швы, сращивал сосуды, а после добавил жизненной энергии в прооперированные органы. Пациент выжил, послеоперационная картина также сложилась благополучно, обошлось без криза. С тех пор так и проводили процедуры, я получал все больший опыт и уже сам выполнял часть оперативного вмешательства.

Казалось, все у меня налаживается, многое из прежних способностей возвращается, но все больше приходило понимание, что прежнего мастерства, можно сказать, могущества, мне не достичь. Что-то было во мне такое - талант или особый дар, позволившее когда-то творить чудеса. Сейчас же такого чувства посвященного в высшие возможности не было. Нынешние успехи на фоне прежних представляли слабое подобие, я реально оценивал свой уровень как подмастерья, пусть и наделенного некоторыми способностями. Я скрывал от родных людей свое неудовлетворение, заверял на их вопросы о моих делах, что все хорошо. Но все же самые близкие - жены, чувствовали мое беспокойство, как-то Таня высказалась: