На пороге зимы

— По городу мы ещё успеем погулять, — заявил Ардерик утром. — Окрестности же надо осмотреть, пока погода не испортилась. — Покосился на небо, затянутое низкими тучами, и проверил, хорошо ли держится на поясе меч.

Дело предстояло проще некуда: расспросить жителей о горных дорогах, а заодно разузнать насчёт загадочного войска барона. Обычно жители легко развязывали языки при упоминании императорского имени. Сразу понимали, что незваные гости пришли не грабить, а если и заберут после расспросов пару десятков мешков зерна, то тихо, без разбоя и поджогов, и даже покажут бумагу с непонятными закорючками и коронованным гербом. Словом, трудностей не ожидалось, и если бы не ледяной ветер и недоброжелательность, которой, казалось, был пропитан воздух, поездка сошла бы за приятную прогулку.

Из всей Ардериковой сотни на севере бывали только двое: Храфн — чернобородый мечник, который испытывал Верена в Нижнем Пределе, и писарь, в юности приезжавший сюда считать тюки с шерстью. Остальные во все глаза рассматривали приближающиеся хижины с крошечными окнами и низкими крышами, скаты которых почти касались земли. Людей не было видно, зато в загоне и между домов бродило десятка три коз, щипавших жёсткие вересковые стебли.

— У них даже труб нет! — презрительно фыркнул Ардерик. — Топят по-чёрному…

Действительно, очертания хижин казались чужими и непривычными не только из-за длинных скатов, но и из-за отсутствия труб. Столбы дыма выходили прямо из отверстий в крышах.

— Здесь не живут круглый год, — пояснил Храфн. — Только когда перегоняют скот или ловят рыбу, идущую на нерест. Нам повезло, что не всех коз отогнали на зимние пастбища, иначе мы никого бы здесь не застали. Обычно перегон заканчивают к Поминовению*, но эти, верно, задержались.

Ардерик молча кивнул, плотнее запахнул плащ, чтобы защититься от пронизывающих порывов ветра, и косо посмотрел на небо, по которому неслись тяжёлые серые облака. До настоящих снегопадов оставалось не меньше месяца, но из низких туч сыпались мелкие белые хлопья, тающие на траве, и было тревожно: не заметёт ли за полдня дорогу так, что будет не вернуться назад? Кто знает, чего ждать на этих негостеприимных землях?..

Верен ехал позади Ардерика, безуспешно борясь с обидой. Сегодня сотник поставил рядом с собой старых и опытных воинов, прошедших не одну битву, а его отправил назад, и хорошо хоть не в хвост отряда. Оставалось только вслушиваться в окружающую тишину и глядеть по сторонам — вдруг за гранитными валунами правда поджидают враги и удастся увидеть их первым?

Всё вокруг было чужим — и жёсткий вереск вместо мягкой травы, и горы на горизонте, и даже небо, наглухо затянутое вязкой серостью. Солнце здесь уставало быстрее, вставало поздно и светило тускло, будто было ослаблено холодом. Серые утренние сумерки ещё не полностью рассеялись. Из вересковых зарослей выглядывали гранитные валуны, испещренные трещинами, как кожа — морщинами. Временами эти трещины складывались в подобие человеческих лиц, и трудно было не вспомнить легенды о существах, живущих в камнях и заманивающих живых. Был бы Верен один — непременно положил бы на один из камней лепешку или другое подношение, чтобы спокойно проехать через пустошь. Но воинам, каждый из которых нес на себе оружейное железо, нечего было бояться. Перед ними расступятся и люди, и местные духи.

Всё было чужим — зато запах дыма и сырой шерсти явственно напоминал о доме. Верен на миг прикрыл глаза и увидел перед собой родную деревню. Живо вспомнился широкий, вольный разлив реки; один берег — крутой, песчаный, на другом, низком, раскинулась их деревня. На широкой косе протянуты жерди и верёвки, на которых сохнут крашеные мотки и полотнища; над чанами с краской поднимается едкий пар. Сверху от деревни звенят голоса — мать с младшими сёстрами готовится везти вниз обед, но что они кричат, Верен не может разобрать — рядом валяют войлок и от души лупят по шерстяной массе палками.

Он очнулся и тут же обругал себя. Нашёл время мечтать! Так не то что врагов первым не углядишь, а всё сражение пропустишь. Морок рассеялся, но хлопки ему не почудились. В селении заметили всадников; кто-то стучал палкой по столбу, поднимая тревогу, и от реки к хижинам спешили люди.

Приблизившись на расстояние полёта стрелы, Ардерик размашистым движением снял шлем, показывая, что пришёл с миром. Жители столпились на вытоптанном пятачке между домов. Сплошь мужчины в кожаных штанах и потрёпанных шерстяных плащах, подпоясанных верёвками. Человек пятнадцать. Молчаливые, глядящие исподлобья. На поясах — длинные ножи, у некоторых в руках — небольшие охотничьи луки. Ардерик остановился шагах в десяти от настороженной толпы. Его голос разнёсся далеко по пустоши:

— Именем императора…

Его перебил свист стрелы. Сотника укрыли разом три щита; лязгнули мечи, выхваченные из ножен, сзади со скрипом взвели арбалеты.

— Опустить оружие! — рявкнул Ардерик, отводя чужой щит. — Мы пришли с миром…

Вторая стрела царапнула его наплечник с противным визгом. Верен успел заметить стрелка — стоящий позади всех высокий старик с перекошенным презрением лицом и гордо вскинутой головой клал на тетиву третью стрелу. Метательный нож привычно скользнул в ладонь — не убить, но остановить, метить в плечо — но сзади щёлкнул спусковой крючок арбалета, и старик упал, обливаясь кровью из развороченной глазницы.

Потом никто не мог вспомнить, когда в войско полетели стрелы и камни — после этого первого убийства или незадолго до того. Всё было кончено в несколько минут: пятеро из пятнадцати северян остались лежать неподвижно, ещё трое корчились, зажимая окровавленными ладонями раны. Остальные, оглушенные меткими ударами, вяло ворочались, пока спешившиеся воины забирали оружие из их ослабевших рук. Люди Ардерика, защищённые доспехами, пострадали меньше, но не обошлось без лёгких ран, а две лошади заметно хромали.

— Вот и поговорили, — заключил Храфн, обтирая клинок. — Не припомню, чтобы нас ещё где так встречали…

Ардерик стоял над телами, не говоря ни слова. Да и что было говорить? Пусть незадачливые скотоводы первыми обнажили оружие, а всё же они были свои — мирные жители, императорские подданные. Убивать их, вооружённых плохими местными ножами и простыми луками, было позорно, неправильно, недостойно воинов.

— Сами виноваты! — зло процедил Ардерик, вгоняя меч в ножны. — Уложите убитых, как подобает, и снимите обереги… если они их носят. Отвезу Эслингу, спрошу, как хоронить его людей, а заодно — почему они отвечают стрелами на императорское имя. Остальных — связать и обыскать.

Твёрдость, звучавшая в его голосе, успокаивала. Верен, оглушивший одного из северян и теперь вжимавший его в землю, облегчённо выдохнул. Скверно, конечно, что так вышло: пятеро убиты, ещё трое могут не выжить, но разве можно было поднимать оружие против имперских войск? Он распустил тугой кушак пленника, чтобы связать его, как не раз вязал разбойников, стянул и отбросил в сторону толстый негнущийся плащ…

— Что это?!

Под плащом у северянина была надета шерстяная рубаха, каких на юге никто не носил — с хитрым выпуклым узором, в котором вилась цветная нить.

— Гляди-ка, Рик! — крикнул Храфн, первым подошедший посмотреть находку. — Мы гадали, как будем искать камнеедов, а они тут как тут!

Плащи с остальных пленников были сдёрнуты в считанные мгновения, и на всех оказались такие же необычные рубахи. Узоры и цвета нитей чуть различались, но сделаны они были тем же невиданным способом. А поясами служили прочные узорчатые ремни с застёжками, на которых наконечники копий складывались в многолучевые звёзды.

— Ты не ошибся? — вполголоса спросил Храфна Ардерик.

— Сам знаешь, что нет. Узоры на рубахах и пряжках — это отличительные знаки. У каждого клана свои. Ещё должны быть крашеные плащи, чтобы принадлежность к клану была видна издали, но, вероятно, им хватило ума не надевать их так близко к замку. Рубахи они летом тоже вроде как не носят, но пояса — удавятся за них, но не снимут.