На пороге зимы

— Слезай, — бросил ему Оллард. — Сверзишься. — Подкрепил свои слова строгим взглядом и вдруг рассмеялся: — Четверо недоумков! Ладно молодые люди, ладно я, кабинетная крыса, но вы-то, Ардерик, опытный воин! Как так вышло, что мы погнались вчетвером за призраком Шейна, рискуя напороться на засаду? И даже фонарь не взяли в этот проклятый ход!

Ардерик хотел напомнить маркграфу, кто первым рванул в самоубийственную погоню, и чей чёрный плащ он безуспешно пытался высмотреть в подземном мраке. Но вместо этого тоже расхохотался. Слишком нелепо всё выглядело. Слишком обидно было упустить добычу, почти ухватив её за хвост. Оставалось только смеяться.

— Я ни хера не понимаю, — признался он наконец и пнул камень. — Что, тьма раздери, это было?! Ясно, что войско для отвода глаз, но почему он сбежал? Бросил, мать его, семьдесят четыре человека! Не абы какое отребье, а воинов! И зачем послал того парня? Назовите меня камнеедом, если в этом есть хоть какой-то толк!

— Идёмте в замок, — Оллард огляделся напоследок, задержался на уходящих в воду следах. — Поймай мы Шейна, не узнали бы от него и половины того, что узнаем сегодня от хозяев замка. Он вернётся. И можете назвать камнеедом меня, если тому не поспособствует его родной брат. Поспешим!

— При Тенрике Эслинге Север процветает, — через силу выдавил Ардерик, пока они шли через лес. Лаз наскоро забросали досками, лошадь забрали с собой, её вёл под уздцы Такко. Азарт погони схлынул, уступив место беспокойству: что будет с Элеонорой после того, как барон так глупо и невовремя подставился. — Он хороший правитель, пока дело не доходит до войны.

— Вы правда в это верите? — вскинул брови Оллард. — Раскол на Севере был делом времени. Даже в столице ждали войны. Полагали даже, что она начнётся при старом бароне, но мир удалось продлить — надо полагать, и вправду трудами нашего почтенного Тенрика. Но сейчас ему придётся ответить за сделанное и ещё больше за то, что сделано не было.

— В столице ждали войны? Мне об этом не известно, — хмыкнул Ардерик. — И старого барона я не знал.

— Я тоже, но весьма наслышан. А вы — неужели ни разу не поинтересовались, кто воспитал вашего врага? Кому мы обязаны тем, что Север разрывается между двумя братьями?

Ардерик пожал плечами.

— Мудрецы говорят: чтобы понять, каким вырастет дерево, погляди на его корни. Как иначе понять, выстоит дерево в бурю, согнётся или сломается? Какова будет поросль, если срубить его? Эта война зрела много лет, у неё длинные и крепкие корни.

— Как у местных колючек, — усмехнулся Ардерик. Верен ещё в первые дни поделился своим удивлением от невзрачных стеблей с прочными корнями. — Только нам тут, знаете, некогда было рыться в чужом прошлом. Других забот хватало.

— Я знаю, — кивнул Оллард. — Империя не забудет того, что вы сделали. Но пришло время взглянуть чуть дальше своего носа. Если мы хотим мира на Севере, начинать надо с корней.

— Вы допросите Эслинга?

— Разумеется. — Оллард смерил расстояние до замка, оглядел лошадь, едва достававшую ему до груди, и нахмурился: — Танкварт, скачи-ка в замок первым. Медальон при тебе? Найди Гантэра и передай, чтоб ждал нас у ворот с десятком лучших воинов.

— Гантэр ранен, — возразил Такко, — я видел, как его несли.

— Тогда найди того, кто его заменяет, но передай мои слова. Живо! Барона нужно схватить как можно скорее.

За поднятой с места в галоп лошадью взметнулся и улёгся снег, и вместе с ним вспыхнула и погасла надежда Ардерика. Барону не отвертеться, Шейна будут искать… но что делать Элеоноре? И, тьма раздери их всех, не навредила ли схватка её здоровью? Ардерик закусил губу, такой болью отозвался узел, который он сам же скрутил. Вчера ему казалось, что лучше бы вовек не встречаться с Элеонорой, да ещё четверть часа назад он был поглощён погоней, но сейчас бы отдал всё, чтобы взглянуть в ясные серые глаза и услышать голос, звучавший лучше всякой музыки.

— Если он не знает, чем кончилось дело, мы вытрясем из него всё, — продолжал меж тем Оллард. — Запомните мои слова, Ардерик, мы с вами многого не знаем о Севере. Где младший Эслинг нашёл себе союзников, чего ради они пошли за ним, чего на самом деле хочет старший? На все эти вопросы придётся отыскать ответы. И мы их найдём.

Он перевёл дух и крепко сжал губы, словно потратил все отмеренные на сегодня слова. Ардерик только хмыкнул. Он по себе знал, как долго не отпускает азарт погони непривычного к боям человека. Вон и граф разболтался, почти как живой, а то ходил всё восковой куклой.

Ардерик нетерпеливо покосился на Верена — он хромал всё заметнее, и бежать, как ни хотелось, было нельзя. А когда взглянул на Олларда, желая вновь завести разговор о бароне, встретил на его лице прежнее холодное безразличие.

***

В это время дня в хозяйских покоях не топили — принято было заниматься делами и возвращаться в комнаты уже после ужина. Так было всегда, так должно было случиться и сегодня. Безутешный барон должен был оказаться в покоях поздним вечером, поседев от бесплодных поисков жены.

Но всё пошло кувырком.

Тенрик не поднимал глаз, битый час рассматривал без того знакомый узор потемневших от времени досок скамьи. Ясные, чёткие линии терялись, наплывали друг на друга, растворялись в тёмном пятне сучка. План Тенрика был так же прост и надёжен, но он недооценил змею, которую взял в жёны не иначе как под дурманом. Недооценил гадину и Шейн, и теперь будущее лежало впереди зловещим тёмным пятном.

— Вы сговорились с братом, по его знаку обманом увели жену в её покои и заперли там. На что вы хотели её обменять? На мир? Помилование брата? Или что-то ещё?

За последний час негромкий и ровный голос опостылел Тенрику до зубовного скрежета, но столичный гость продолжал задавать один и тот же вопрос с настойчивостью часового механизма. Он расположился в хозяйском кресле и быстро, но внимательно просматривал бумаги из ящиков и полок. Тенрик горько усмехнулся: эти имперцы привыкли общаться письмами, которые так легко было перехватить, подменить, прочесть ненужному человеку. Будто забыли, что нет лучше старого доброго уговора без свидетелей.

Впрочем, в этот раз и уговор не помог.

— Отпираться бессмысленно, вас видела служанка. Так зачем вы это сделали?

— Что значит слово служанки против слова барона?

— Столько же, сколько ваше против моего. Я ей поверил. Этого достаточно. А вам следовало бы проявить признательность супруге, которая так и не стала свидетельствовать против вас.

В комнате темнело. Рядом с Тенриком горел с десяток свечей, очерчивая его светлым кругом. Такими обводят дома на Перелом, чтобы не обидела разгулявшаяся нечисть. Будто бы барон стал в своём замке нежеланным гостем, забежавшим на огонёк лесным духом. Маркграфу же хватало одной свечи, в свете которой были видны его бледные тонкие руки — оскорбительно чистые, с редкими чернильными пятнами. Руки бумагомарателя и неженки, в жизни не знавшего нужды и боли.

Эйлин хотела, чтобы он, Тенрик Эслинг, тоже носил маркграфский титул. Стал одним из этих зазнаек, которые толком не знают, как растёт хлеб для их стола.

— Так чего ради вы всё это затеяли? Для чего погубили брата и своё имя?

Тенрик стиснул зубы, ещё ниже опустил голову и уткнулся взглядом в пол. Холод в комнате был не так страшен, как ледяная пустота, сковавшая внутренности. Разум говорил, что Шейна погубила самонадеянность, но внутренний голос упорно шептал: если бы не Тенрик, брат бы жил.

Они с Дарвелом выводили людей из подземелья, когда слуга сообщил, что в покоях баронессы как будто что-то неладно. Вроде как служанка кричала и кто-то ломал дверь. В замок возвращалось войско, раненые звали лекаря, здоровые требовали ужина, и никто толком не знал, что стряслось на хозяйском этаже. Тенрик дождался, когда людей накормят и устроят, и поднялся наверх. Почуял недоброе сразу, как только увидел дверь — открытую, а не разбитую и сорванную с петель. А следом увидел, как Шейна выносят на плаще, за которым тянулась тонкая цепочка алых капель.