На пороге зимы

— Им будет трудно пробиться по тракту, — проронил наконец Ардерик. — Снег глубок. Лошади и повозки не пройдут.

— Здесь у всех лыжи, снегоступы и сани, — пожала плечами Элеонора. — На них даже быстрее, чем пешком.

— А голуби смогут долететь через снегопад?

— Разумеется. Эти птицы привычнее к местной погоде, чем мы с тобой.

Элеонора остановилась, повернулась к Ардерику и провела ладонью по его лицу, желая стереть хмурое, озабоченное выражение.

— Вчера ты просил верить тебе. А сегодня верь мне. Лиам и Эслинге не раз приходили на помощь друг другу. Если мы продержимся пару-тройку дней, помощь успеет.

— Барон собирал людей две недели! — возразил Ардерик. Элеонора коснулась пальцами его губ:

— Не забудь, что лиамцы натерпелись от Шейна этим летом так, что даже попросили помощи у столицы. Не сомневайся, они слышали наш колокол и уже собрали людей — на всякий случай. Если бы Тенрик не запрещал вмешиваться в их с Шейном дела, подмога давно была бы здесь.

Ардерик взял её за руку и поцеловал ладонь:

— Хорошо бы всё было так, как ты говоришь.

— Так и будет, — твёрдо сказала Элеонора и коснулась кошеля на поясе, где лежали туго свёрнутые полоски пергамента. — Моей печати достаточно, чтобы созвать людей. Через три дня помощь придёт.

К голубятне вели двести двадцать ступеней. Ещё двадцать восемь — к смотровой площадке. К концу лестницы Элеонора перестала подбадривать Ардерика и думала только о том, чтобы сберечь дыхание. Сотник, казалось, вовсе не заметил подъёма и того, что уже не столько поддерживает Элеонору, сколько тащит её за собой.

У двери они едва не споткнулись о старика-голубятника. Он сидел на верхней ступени лестницы, уставившись в потолок. Элеонора подумала, что он, верно, и не заметил сражения, безвылазно сидя наверху.

— А господин барон уже здесь, — пробормотал старик, поднимаясь и отодвигаясь к стене. — С самого утра здесь…

Элеонора встревоженно переглянулась с Ардериком и толкнула лёгкую дощатую дверь. В лицо ей дунул холодный воздух, а в следующий миг она увидела Тенрика, выпускавшего в распахнутое настежь окно белого императорского голубя. Элеонора бросилась к нему, но голубь уже взмыл вверх и потерялся за падающим снегом. Однако этих мгновений было достаточно, чтобы увериться в белизне его перьев: птица была столичная, особой породы. Эслинг послал письмо не соседям, а прямо во дворец правителя.

— Имперские войска будут идти не меньше месяца при самом лучшем раскладе, — Элеонора остановилась в шаге от Тенрика, не пытаясь скрыть презрение и неприязнь. — Ты послал не за помощью, верно?

— Дай тебе волю, и ты опозоришь честное имя Эслингов и опорочишь весь Север, — медленно проговорил барон. — Вы все не остановитесь, пока не превратите мои земли в выжженные пустоши. Никто из вас не заслужил победы. Пусть в столице разбираются, кто должен править. А я поступлю так, как завещали предки.

— Предки завещали не оставлять врага в живых, даже будь он твоим братом, — процедила сквозь зубы Элеонора.

— И почти погубили Север, — мрачно кивнул Эслинг. — Сто лет назад мы присягнули Империи ради мира. Я не удержал этот мир. Но не позволю, чтобы война продлилась вечно. Император получит подробное изложение, что творилось здесь с вашего приезда, — он метнул взгляд на Ардерика. — К весне по Северному тракту придут не счетоводы, а войска и судьи.

— Если ты встретишь их так же, как предыдущих, — Элеонора тоже кивнула на Ардерика, — то зря тратил чернила. Не узнаю тебя, Тенрик! Месяц назад ты скорее удавился бы, чем позволил столице узнать, что вы с братом здесь устроили!

— Всё изменилось, — пожал плечами барон. Элеонора опустила взгляд на его руки — все в кровавых пятнах. Замок весь был залит кровью — от раненых, от коз, которых забивали прямо у очага, не имея возможности выйти на улицу. Но мелкие багровые мазки на руках Тенрика отчего-то притягивали взгляд.

Элеонора оглядела голубятню. Под рёбрами разливалось предчувствие страшной, непоправимой беды. Сзади лязгнул засов — Ардерик, будто поняв её без слов, распахивал ставни.

Когда голубятню залило светом, сердце Элеоноры упало вниз. Серые лиамские, бурые из Северного предела, сизые с восточных земель — все голуби лежали со свёрнутыми шеями, беспомощно раскинув крылья и устремив в потолок запавшие глаза.

— Ты хотела войну? — с зловещей усмешкой бросил барон. — Наслаждайся. Сама заварила — сама расхлёбывай. Люди — не игрушки. Нельзя попросить новые, если сломала старые.

Элеонора шла между клеток, пытаясь уловить хоть какое-то присутствие жизни, и упорно гнала из головы мысли, как Тенрик сворачивает птицам головы — одной за другой. Она много раз видела, как он забивает скот, как орудует топором, выкорчёвывая пни и корни, но это было не страшно. Так было нужно. Сейчас же по спине бежал холод.

— Не стоило утром терять время, — уронил напоследок Тенрик, оглядев её нехорошим взглядом и задержавшись на неровной шнуровке корсажа. Фыркнул и вышел, тяжело ступая.

Ардерик вывел Элеонору на лестницу, предоставив старику-голубятнику самому гадать, что произошло. Они поднялись на смотровую площадку. Когда-то Элеонора смотрела отсюда, как Адрерик и его люди строят укрепления, празднуют Перелом, встречают войско Шейна… Казалось, это было целую вечность назад. Она встряхнула плечами и крепко сжала руки, заставляя ум работать.

— Мы отправим гонца, — сказала она наконец. — Затея почти безнадёжная, но мы попытаемся. Выпустим побольше лошадей — всё равно их нечем кормить — посадим на них вперемешку живых и умерших. Пока люди Шейна разбираются, что к чему, кто-нибудь да успеет доскакать до безопасного места. Хоть одному да повезёт. Если горные тропы ещё не замело, гонец доберётся до Лиама самое большее в три дня. Шейн тоже потерял много людей, и сотня лиамцев будет большим подспорьем. Нам надо будет продержаться неделю…

Ардерик обнял её со спины, накрыл ладонями руки, поцеловал в щёку.

— Иногда мне кажется, что у камнеедов верховодит твой брат, а не баронский, — усмехнулся он. — Вы с ним как-то больше похожи.

Элеонора дёрнула плечом:

— Чем плох мой план?

— Очень хорош.

— Да что не так? — Элеонора высвободилась из объятий, положила руки на плечи Ардерику и заглянула в глаза. — Это будет твоя победа, Рик, ради которой ты шёл сюда!

— Победа? — Ардерик обхватил её за талию и подвёл к краю площадки. — Посмотри вокруг!

Словно впервые Элеонора увидела чёрные остовы домов, дым на месте сгоревшей конюшни, людей Шейна, расположившихся на стене и за ней. Ардерик крепко прижал её к себе и поворачивался всем телом, чтобы показать побольше:

— Смотри! Город сожжён, мои люди мертвы, замок разорён. Деревни за лесом наверняка тоже. Я потерял превосходных воинов, уступил укрепления и почти сдал замок. Я принял условия врага, дрался с ним и не победил. В глазах императора я изменник и преступник. И письмо барона отняло у меня последнюю возможность оправдаться.

— Нет, — Элеонора высводилась, схватила Ардерика за металлический ворот, заставляя отвернуться от разорений. — Никто не сделал для Севера столько, сколько ты. Император изучит обстоятельства дела…

— Изучил бы, если бы не наш маленький имущественный спор с маркграфом Виллардом.

— Мой отец — маркграф Таллард, и я уговорю использовать всё своё влияние, — твёрдо заявила Элеонора. Ардерик негромко рассмеялся:

— Ты до сих пор веришь, что достаточно пожаловаться отцу, чтобы солнце взошло на западе, а село на востоке. Он не будет вмешиваться, уверяю тебя. Если мы и победим, это будет твоя победа.

На месте Северного тракта расстилалась снежная пелена. Чистая, нетронутая, словно подтверждая: никто не придёт. Где-то над лесом летел голубь с лживым письмом, летел на юг, в столицу… Перед глазами вдруг отчётливо предстал отцовский замок: стены из жёлтого песчаника, беседка, увитая цветами и виноградом, резная мебель из тёмного дерева. Элеонора прикусила губу до солоноватого привкуса. Её дом теперь здесь.