На пороге зимы

Наконец над лагерем раздался звук рога, трубившего отступление. Защитники крепости широким кольцом стягивались вокруг конюшни — самой крепкой постройки.

Отходили медленно, и по пути Верен забежал в их с Ардериком дом. Не было сомнений, что скоро они отобьют лагерь назад, но всё же следовало уберечь самое ценное от рук возможных воров. Шкатулка с бумагами, серебряный кубок и разные мелочи, дорогие Ардерику, легко уместились в походном мешке. Верен отдёрнул занавеску, за которой ютились они с Такко. На крошечном столе были разложены инструменты, печная стенка была чуть тёплой, и казалось, будто нет никакой войны… С улицы послышался особенно сильный треск и шум голосов. Верен быстро смёл в мешок самое нужное и выбежал на улицу.

В конюшню он ввалился одним из последних. Глаза медленно привыкали к темноте. В проход набилось человек тридцать вперемешку воинов и местных. Кому-то промывали и перевязывали раны. Верен и сам пропустил удар ниже колена. Боли не ощущалось — пока, но в сапоге горячо и вязко хлюпало. Под доспехом тоже было мокро и жарко, и не хотелось думать, пропитал рубаху пот или кровь.

Лошади волновались и фыркали. Ардерик смотрел в узкое окошко. Храфн обстоятельно мочился в углу. Верен растерянно оглядывался по сторонам — Такко нигде не было видно.

— Твой лучник на крыше, — бросил Храфн, не прерывая процесса. — Хочет умереть с пустым колчаном и, кажется, даже в кого-то попадает. По мне, так лучше пустой пузырь…

— Они перегоняют камнемёты, — заметил Ардерик, отходя от окна.

— Умные парни, — отозвался Храфн, завязывая штаны. Его лицо пересекала длинная рана, он то и дело утирал кровь рукавом.

— А где остальные? — спросил Верен.

Храфн усмехнулся с горечью:

— Здесь все, кто остался. Северная война закончилась. — Поглядел в непонимающие глаза Верена и пояснил: — Их по-прежнему впятеро больше. Слышишь, как тихо снаружи? Они больше не будут ломиться сюда и терять людей. Просто подгонят эти свои штуки, за часик-другой разобьют конюшню и снова возьмут нас числом.

Верен устало прислонился к перегородке. В ушах ещё звенела сталь, плечи и спину ломило, и верилось, что это всего лишь небольшая передышка перед тем, как они продолжат сражаться. Он ещё раз оглядел конюшню. Тридцать человек из сотни — этого просто не могло быть. Когда они успели потерять столько людей? Должно быть, остаток войска укрылся в кухне, в шатрах, где-то ещё…

По крыше зашуршало, и сверху спрыгнул Такко, весь в чешуйках коры и сосновых иглах. Поморщился, прикрыл на мгновение глаза, потом увидел Верена и криво улыбнулся. Верен не стал уточнять, своя кровь у него на щеке или чужая. Подошёл поближе и положил руку на плечо. Война не могла быть окончена. Они же только что сражались на стене и вот-вот отбросят врага, что-нибудь придумают…

— Вот и всё, — зло сказал Храфн. — А столько разговоров было…

— Не всё, — оборвал его Ардерик. — Мы ещё можем отступить к замку.

Храфн презрительно скривился:

— Плохи дела, если даже военачальники разучились встречать смерть с достоинством.

— Достойнее умереть, защищая последний оплот Империи, чем в грязной конюшне.

— Последний оплот Империи! Ты сам-то веришь в то, что говоришь?! — Храфн приблизился вплотную и понизил голос: — Неужто баронская подстилка так вскружила тебе голову?

— Не смей звать её так!

Храфн длинно присвистнул.

— Может, ты веришь крашеной тряпке на башне? Думаешь, перед нами откроют ворота? Да два братца посмотрят, как нас перестреляют, а после обнимутся на пороге и пойдут пить за победу!

— Она рискнула честью ради нас! Как ты думаешь, быстро ли догадаются насчёт обоза?

— Пожалуй, быстрее, чем она ухитрилась тебя окрутить. Только ты не поможешь своей красавице тем, что сдохнешь под дверью. Это годится только для легенд.

В наступившей тишине было слышно, как снаружи перекрикиваются северяне. Ардерик зло, шумно выдохнул:

— Пусть так. Но никто не упрекнёт нас в неблагодарности и трусости. Отступим к замку! И пусть здешние козопасы расскажут детям и внукам, как барон не открыл перед нами ворота!

Храфн недобро рассмеялся:

— Вот это дело! Если наша смерть поможет утопить предателя, я согласен! Лишь бы было кому рассказать об этом. Дадим камнеедам подогнать свои плевательницы поближе — как раз успеет стемнеть.

***

На стене замка северный ветер хлестал безжалостнее, чем внизу. Элеонора застыла каменным изваянием, не ощущая холода. Она видела, как камнемёты смели воинов со стены, как проломили ворота, как Шейн, красуясь, въехал в лагерь верхом, ступая по мёртвым телам. Как последние остатки прославленной сотни стягивались к конюшне, теряя людей, словно берёзы — листья на жестоком предзимнем ветру. Самый короткий день в году впервые не принёс с собой надежды на возрождение. Солнце равнодушно закатилось за лес, и пустошь окутывали сумерки, в которых плясали редкие огни факелов. В лагере разгорался большой костёр — северяне жгли шатры и прочее добро.

— Довольна? — Эслинг стоял за её плечом. — Занятнее, чем на гобеленах и в книгах, правда? Я до последнего не хотел нести в Эслинге грязь и кровь. Война — это не победные песни и яркие знамёна, Эйлин. Это боль, много боли, а ещё — нищета и голод. Что ж, надеюсь, Шейн тоже станет сговорчивее, потеряв столько людей. Насколько я могу судить, от его войска осталась где-то половина…

— Не будет, — выговорила Элеонора заледеневшими губами. Оставалась ещё одна надежда — знамя на башне. — Он пришёл за твоей головой. Ты не помог воинам Его величества, и теперь твоих врагов некому остановить.

— Ты устала и замёрзла, Эйлин. Я скажу служанкам, чтобы приготовили тебе горячую купель… А с Шейном я поговорю, как только представится случай.

Элеонора молча всматривалась в густой сумрак и наконец увидела то, чего ждала. Камнемёты продолжали двигаться по пустоши. Два въехали в ворота разорённых укреплений, а ещё два — направились к замку. Элеонора вглядывалась в неясные очертания до боли в глазах: нет, ошибки быть не могло.

И ещё одно привлекло её внимание и заставило сердце забиться радостно и тревожно. Задние двери конюшни распахнулись, и оттуда лавиной ринулись лошади. Они разбежались по двору, началась суматоха. Вместе с ними выскользнул небольшой отряд и на полном скаку направился к замку. Засвистели стрелы, двое или трое бессильно повисли в сёдлах, но остальные оказались уже вне досягаемости стрелков.

В погоню за беглецами бросились человек двадцать. Но арбалеты быстро отогнали их на безопасное расстояние. Маленький отряд сгрудился около ворот. Северяне держались поодаль, примериваясь, как лучше добить упрямых противников. Шейн горячил уставшего коня и вертел в руках подобранный с земли арбалет.

— Велите открыть ворота, — резко бросила Элеонора начальнику стражи. — Быстрее!

Тот с извиняющимся лицом кивнул на барона. Эслинг же отвернулся с каменным лицом.

— А ведь ты расстроен, что Шейн уцелел, — негромко проговорила Элеонора, подойдя вплотную. — На словах ты верен брату, но в сердце у тебя чёрная зависть. Ведь это его чествуют люди, пока ты отсиживаешься за каменными стенами. Ведь это его похвалит отец, когда он вернётся, покрытый славой…

— Пошла прочь, — бросил Эслинг сквозь зубы. Поставил ногу на неприметную ступень, подтянулся и решительно высунулся из-за зубца: — Шейн! Брат мой!

Ответом ему была стрела, с визгом ударившая в камень зубца. Эслинг уставился на царапину, словно не веря глазам. Шейн внизу оставил попытки разобраться с имперским оружием и снова натягивал лук.

— Спускайся, брат! — заорал он. — Спускайся и проверим, кто из нас достоин править Севером!

Эслинг обвёл глазами разорённые укрепления, камнемёты, которые медленно ползли к замку… Стрела снова выбила искры из камня рядом с ним.

— Уведите оттуда барона, — велела Элеонора стражникам. — Братья поговорили достаточно.