На пороге зимы

— Я думал, не нужен тебе без меча.

— Не глупи. Ты мой меч, мой щит. Всегда им будешь. — Подняла голову, улыбнулась устало. — Ардерик Щит Севера. Звучит лучше, чем Медвежья Шкура, а?

Он осторожно коснулся её щеки, проследил овал лица до подбородка:

— Плевать на имя. Ты же помнишь, что вышила на моём знамени? Другим я не стану, и ни имя, ни титул не изменят этого.

Желание вдруг стянуло бёдра тугим узлом, будто под прошлогодней листвой пробудился клубок змей. Ардерик вздрогнул и отстранился. За окном темнело, и не терпелось, чтобы скорее настал завтрашний день. Уедет Ривелен со своей толпой, потом разъедутся по домам местные, и они с Элеонорой останутся вдвоём. Вчетвером, мысленно поправился он, бросив взгляд на дверь спальни.

— Значит, Бор-Линге, — повторил он. — Я ни шиша не секу в стройке, солеварнях и кораблях, но ради тебя — разберусь.

— Ты построил укрепления, построишь и солеварни, — твёрдо ответила Элеонора. — Возьми помощника. Хоть Грету. Она умница, управлялась с замком, пока я недомогала. Быстро считает, красиво пишет и отличная хозяйка.

О Грете он и забыл. Равно как и о том, что, оставшись при Элеоноре, непременно придётся жениться — на ком угодно, лишь бы не было сплетен. Хоть бы близнецы пошли лицом в Элеонору! Ардерик нахмурился, отошёл к столу, заваленному бумагами. Рассеянно отметил, что стол был другой, раза в полтора больше прежнего: Элеонора готовилась усердно вникать в дела.

— Кстати, Грета вбила себе в голову, что ты возьмёшь её на юг, — заметила Элеонора, глядя в сторону. — Не знаю, что и сказать ей теперь.

Три шага до окна, три обратно, и Ардерик, отодвинув указ, выхватил из кипы бумаг карту.

— С девчонкой я поговорю сам. Сейчас покажи, где хочешь строить солеварни и сколько. Пока Ривелен отходит от здешних нравов, я могу вытрясти из него ещё денег и людей. Дрова на костра будут таскать ещё часа два, мы успеем обсудить самое главное.

Они утрутся, эти южные хлыщи. Все до единого. Титул даст власть, чтобы рано или поздно поквитаться с Виллардами и прочими проходимцами. Ардерик всю зиму просидит над книгами, но разберётся, что к чему. Он поднял взгляд на Элеонору и поймал её улыбку, одновременно понимающую и торжествующую.

***

Грета влетела в покои, встрёпанная, раскрасневшаяся.

— Вы обещали, что мы уедем!

— Госпожа, — раздельно проговорила Элеонора.

Костёр Тенрика догорел полчаса назад, они только вернулись с пустоши. Ардерик заглянул в укрепления, чтобы отдать какие-то срочные распоряжения. Элеонора велела принести из покоев Тенрика старые отчёты и записи по хозяйству, собираясь если не просмотреть их, то хоть разложить по ящикам нового стола. Но, похоже, и это придётся отложить.

— Вы обещали… госпожа! Земли, виноградники!

— Обещала. Но Ардерик изменил планы. Теперь его земли здесь. У тебя всё?

Грета вцепилась в спинку стула. Глаза блестели, будто готова была заплакать. Элеонора смотрела на неё и видела себя — юную, честолюбивую, уверенную, что стоит только потребовать, и весь мир склонится перед ней.

— Ты решила, что стоит пожелать, и тебе на голову возложат корону? — Элеонора говорила не столько с Гретой, сколько с собой. — Решила, что можно сыграть с жизнью в тавлут и выиграть? Попробуй! Потрать, как я, долгие девять лет, отдай свою молодость, доверься и обманись! Набей шишек, съешь мешок соли, сожги надежды на погребальном костре! Тогда, может быть, получишь желанное. И приготовься потратить остаток жизни, чтобы его удержать.

Записи Тенрика лежали на столе, будто насмехаясь. С ним умерло самое ценное — чутьё, когда сеять и убирать, когда крыть и стричь скот. Что делать Элеоноре, если зима будет суровой и посевы помёрзнут? А если лето выдастся холодным и всё сгниёт на корню? Если клятые овцы заболеют? Элеонора на миг прикрыла глаза. Как глупо получить Север, чтобы потерять его! Нет, она справится. Они с Ардериком справятся с чем угодно.

— Дам один совет, — вернулась она к Грете. — Если захочешь сыграть с жизнью в тавлут, не забудь, что на её доске фигуры ведут себя, как им вздумается. Та, на которой построишь всю партию, подведёт тебя в самый неподходящий день. А спиши какую со счетов, и она встанет на твою защиту.

— Вы знали, что он останется, — выговорила Грета. — Он всегда любил только вас!

— Тебе-то что? Ты его тоже не любишь. Знаешь, я тебя не принуждаю и не держу. Хочешь — уезжай с войском, вернись ко двору и начни всё с начала. Или всё же попытайся пригодиться нашему новому барону. Будешь умна — станешь соляной баронессой, будешь купаться в золоте, и столичные дамы будут завидовать твоему богатству и жизни на лоне природы. Селиться в Бор-Линге ты не обязана. Можете построить дом в отрогах, недалеко от Эслинге, там теплее и проще жить… И ещё одно. Не решай ничего в одиночку. Советуйся с умными людьми. Не повторяй моих ошибок.

Дверь распахнулась — явился Ривелен. Элеонора встревоженно подняла голову.

— Ардерик?..

— Пришёл и разбирает кое-какие бумаги, — буркнул Ривелен. — Я решил зайти к вам.

— Грета, прикажи принести барону Ардерику вина с бодрящими травами, — велела Элеонора. Встретилась с Гретой взглядом и прочла на её лице решимость. Грета выбрала Север и власть — как и сама Элеонора девять лет назад.

Из спальни послышался детский плач, следом голоса нянек. Элеонора довольно потянулась, вспомнив утренний разговор. Оллард всё же унёс их тайну в могилу. Вспыхнуло чувство вины перед Риком, но погасло, стоило вспомнить его взгляд. В нём плескалась не любовь, а честолюбие — то же, что привело и удержало здесь Элеонору.

Она улыбнулась Ривелену, усевшемуся напротив.

— Буду честен. Я оставляю вас с тревожным сердцем. По приезде я видел перед собой сильную и уверенную правительницу. Сейчас передо мной растерянная, испуганная женщина.

— За каждой правительницей стоит растерянная женщина, — пожала плечами Элеонора. — Вам ли не знать? Не тревожьтесь. Маркграфский титул — тяжёлая ноша, но меня учили её нести.

Долгий и бессодержательный разговор закончился, и снова раздался стук. Служанка едва приотворила дверь, чтобы не выстудить покои:

— Госпожа, прибыли последние обозы с зерном. Куда нести — под башню Шейна или графскую?

— Зерно хранится под южными башнями, — терпеливо объяснила Элеонора. — Туда и отнесите.

Занятная предстоит зима — в окружении мёртвых имён, навек вписанных в историю замка. Элеонора с усмешкой оглядела своё новое место. Стол, за которым работал Оллард, записи Тенрика, чернильница из черепа Шейна… Мужчины хранили знамёна побеждённых, но её трофеи не хуже. Она удержит власть. И Ардерик ей поможет.

***

Верен вернулся в укрепления вместе с Риком и первым делом заглянул к себе. Бригитта не пошла без него на праздник, и следовало рассказать ей новости. Едва он пересказал, что увидел с кургана и что слышал с чужих слов, из-за перегородки послышались мерные удары, будто нож втыкали в стену или стол.

Так и было — Ардерик сидел на полу и медленно опускал лезвие на исписанные листы бумаги. Рядом валялся открытый ларец — тот, куда Рик клал письмо, написанное в дни осады. Верен кинулся к нему — изрежет же, а потом будет жалеть!

— На, читай! — Рик отпихнул обрезки, стукнул затылком в стену и прикрыл глаза.

Составить куски не получалось, но удалось разобрать достаточно. Рик клялся отстоять родовое имение любой ценой, если выживет. Писал, что не держался бы за жизнь, если бы его смерть решила дело. И много чего ещё, что Верен постеснялся читать, столько там было жарких, искренних клятв.

Второе, целое письмо лежало обратной стороной. Верен не сразу разобрался, что читает приписку, а когда дочитал, начинать сначала было лишним.

«Рик, милый, послушай отца. Твоя честь не пострадает; мы скажем всем, что ты нашёл своё счастье на Севере. Больше всего на свете я хочу увидеть тебя и обнять. Но лучше не видеть тебя вовсе, чем в погребальных пеленах».