Страница 139 из 141
— Сама отравила! — раздался женский голос.
— Дура! — рявкнул в ответ Дугальд. — Если б сама, дождалась бы, пока канцлер уедет! Да и толку ей травить до титула?
Элеонора обвела двор горящим взглядом:
— Что ж, если не хотите, чтобы вами правили Эслинги, укажите достойного. Кто сделал для Севера больше, чем барон Тенрик?
— Дугальда в бароны! — крикнули из толпы. — Он достоин!
— Лиам отныне вольный город! — отозвался Дугальд. — Мы сами себе бароны и графья! Потому что всю зиму защищали Север от недоумков вроде вас!
Не зря Элеонора щедро раздавала соседям дары! Сколько из толпы ни выкрикивали имена северных вождей, каждый отказался, и мало кто не убеждал, что достойнее Эслингов не сыскать.
Элеонора перевела дух и знаком велела принести ещё кувшин:
— Я поднимаю кубок за Тенрика Эслинга. Сытый и мирный Север был его мечтой, и я её исполню. Мы исполним. Мы вместе найдём заморские земли и будем торговать с югом за золото, а не зерно. Укрепим границы так, что война никогда не вернётся. Вы будете каждый день есть хлеб и пить вино, дарить своим женщинам шёлковые платья, а ваши дети будут не возить навоз, а считать прибыли. Я, уроженка богатого юга, знаю, о чём говорю. Вы будете жить не хуже. А править вами будут Эслинги по воспитанию и крови. Пусть они унаследуют миролюбие и отвагу, пусть с равным искусством кормят и защищают свои земли. Да восстановится род, подаривший Северу мир!
Один за другим люди возвращались к столу и поднимали кубки и рога в знак согласия. Откуда-то вынырнул Ривелен, и в этот раз никто не помешал зачитать указ.
Вынесли колыбель, северяне склонялись перед ней, принося клятву верности. Элеонора стояла рядом, бледная, гордая, спокойная. И никто, кроме Ардерика, не видел, как дрожали её руки под накидкой.
Примчался запыхавшийся Верен — всклокоченный, без меча, но полный решимости. Встал рядом, потянулся к поясу и забавно опешил, не найдя рукоять.
***
К выжженному пятну на пустоши снова свозили дрова. Колыбель унесли, Элеонора тоже ушла, напоследок послав Ардерику благодарный взгляд. Слуги прибирались на столах, готовясь к поминальному пиру.
— Что за дикий край, рассветные силы! — качал головой Ривелен, пряча указ в папку. — Это же не люди, это какие-то дикари! Ардерик, идите за мной.
В его покоях громоздились друг на друга запертые сундуки, увязанные тюки — как и у Ардерика с Вереном. Только сундуки были с тонкой резьбой и позолотой на коронованном гербе. Ривелен, хмурясь, прошёл за стол, но не сел — навис над ним, упёршись в полированное дерево.
— Вы собрались в дорогу?
— Я не поеду.
Далеко на юге рушился дом из красного камня, увитый хмелем и вьюнком. Но уехать и бросить Элеонору Ардерик не мог. Не мог — и всё.
— Я рад, — хмуро кивнул Ривелен. — Чем больше верных людей будет вокруг Элеоноры, тем лучше. — Уставился на стол, скривился и ударил ладонью: — Ну и как прикажете отчитываться? Две смерти подряд! Кто поверит в случайность? Сговорились они, что ли?!
— Так и пишите: пример маркграфа вдохновил Эслинга сделать хоть что-то полезное, — усмехнулся Ардерик.
Рядом с канцлером он чувствовал себя больше северянином, чем уроженцем юга. Глядя на разряженных латников, всю войну отсидевшихся в тепле, не верилось, что когда-то он сам мечтал о столичном блеске. К троллям столицу и весь юг! Если бы не дом. Арну, старшему из братьев, осталось года три до совершеннолетия. В общем, достаточно, чтобы укрепить власть Элеоноры и вернуться.
— Я напишу родным, — сказал Ардерик. — Отправьте с дороги за мой счёт. Дайте перо и бумагу!
— Напишите, — со странной улыбкой согласился Ривелен. — Ах да, совсем забыл. Они тоже вам писали. Вот, — он достал из ларца свиток, на котором Ардерик узнал отцовскую печать. — Перечитывайте долгими зимними вечерами, если вдруг пожалеете о своём решении.
Восковой герб легко сломался под пальцами. Глядя на неровные строки, Ардерик почти видел, как отец обстоятельно очинивает перо, обмакивает в чернила, расписывает на особом клочке и только после этого пишет, шевеля губами.
«Откажись от своей части имения… Господин Виллард так добр к нам… Оказал честь… Изволил предложить выкуп…»
В глазах потемнело. Ардерик стиснул зубы, зажмурился, но буквы словно отпечатались под веками. Ривелен усмехнулся и заговорил — медленно, размеренно:
— Ваше дело было решено в тот день, когда Фредрик Виллард-старший присоединил ваше имение к своему. Одной тьме ведомо, на что вы надеялись. Вы нежеланный гость на юге, неужели до сих пор не поняли? Хотите, чтобы родственники вас увидели — возвращайтесь. Только не надейтесь увидеть их сами.
Ардерик заставил себя открыть глаза и выговорить как можно спокойнее:
— Кому я нужен? С Виллардами мне не тягаться. Я ранен, я развалина. Мне едва не отняли руку.
— Однако язык вам не укоротили. А следовало бы! Кто угоден короне, тех на Север не посылают. Право, поражаюсь вашей недогадливости.
— Почему не сказали раньше? Почему сразу не отдали письмо?
— А вы бы смирились и остались? Вы свою роль сыграли. Делать больше нечего, чем заступаться ещё и за вас!
Пальцы не гнулись, когда Ардерик заставил себе аккуратно сложить письмо. На обратной стороне была приписка от матери. Её он прочтёт позже. Внутри будто рвалось на части; хотелось перевернуть стол, изорвать гербовую бумагу, на которой Ривелен что-то уже непринуждённо писал. А ведь Оллард предупреждал, что от столицы можно ожидать чего угодно. И, очевидно, именно об этом обмане говорил в Бор-Линге. Знал и не предупредил… Впрочем, злиться на маркграфа было не за что.
— Остыли? Идёмте к Элеоноре, — буркнул Ривелен. Оттиснул печати и положил в папку едва просохшую бумагу. — Не оставлять же вас простым сотником… Рассветные силы, что за балаган!
Элеонора ждала в гостиной, спокойная, торжественная. Там же стояли Дугальд, военачальники из Северного Предела и других областей. У Ардерика перед глазами прыгали строчки отцовского письма, он бы пропустил мимо ушей указ, который зачитывал Ривелен, если бы не услышал собственное имя.
— За мужество и отвагу, за преданность и верность пожаловать баронский титул и земли от северных отрогов до берега Ледяного моря с правом собирать налоги за вычетом ежегодной выплаты в казну Эслинге…
— Мои поздравления, барон. — Дочитав, Ривелен коротко кивнул Ардерику и вышел. За ним потянулись остальные.
Более подходящего завершения этого дня трудно было представить.
— Людям объявим позже, — сказала Элеонора. — Завтра уедет Ривелен, потом неделю будет траур по Тенрику… Ох, Рик! Я боялась, ты откажешься и уедешь!
— Откажусь?
«Не связывайся со знатью», — твердил Ардерик себе и Верену так часто, что впору было рисовать на гербе вместо девиза. Он отвернулся, зашагал по комнате. Остановился перед зеркалом, пригладил волосы и расхохотался:
— Барон Ардерик, сожри меня тьма! Докатился!
Что ему делать с титулом? Ему, умеющему только воевать? Ардерик задержал взгляд на мече, отныне висевшем на правом бедре. Из него даже воин теперь никудышный.
Элеонора подошла сзади, положила руку на здоровое плечо:
— Ты возьмёшь Бор-Линге и окрестные земли. Мы выстроим там свои солеварни и рыболовные хозяйства. А потом и корабельные верфи. И заставим всю Империю говорить о нас.
— Дугальд не удавится от злости? Послушать его, так они торгуют солью с начала времён.
— Поэтому я и сделала Лиам вольным городом. Сегодня утром. Дугальд ёрничал и ломался, но в итоге согласился, что самому собирать налоги — не так и плохо. Они больше выручат за корабли, которые построят для нас, и от разведки заморских земель.
— И потому он поддержал тебя сегодня.
— Да. Я предвидела, что Тенрик что-нибудь выкинет. Правда, такого я не ждала.
Она вздрогнула, обняла себя, будто мёрзла. Ардерик не сдержался — сперва коснулся её локтей, затем привлёк к себе, обнял. Элеонора не отстранилась. Уткнулась ему в плечо, и Ардерик в очередной раз изумился, как быстро она превращается из сильной и прекрасной королевы в ту, кого хочется беречь и защищать.