На пороге зимы

Младшего Эслинга искали везде. Лиамские корабли вышли в море сразу после сражения. Раз мальчишкам, в жизни не видавшим морской воды, повезло поймать тягун и спастись, что говорить о Шейне, который знал здесь каждую пядь морской глади! Но сколько ни обшаривали берег и острова, не нашли ни следа. Вода поднялась, опустилась и снова поднялась. За это время можно и насмерть замёрзнуть, если прятаться, скажем, в камышах.

Чуть поодаль сидел Оллард. Его едва было видно за стопкой книг, которые он вытащил из замка. Одна тьма знает, на кой морские бароны держали такую прорву книг — десятка три, не меньше. Были среди них и обычные расходные записи. Оллард листал их, позабыв о сне, и ничто не напоминало, что несколько часов назад маркграф отчаянно рубил врагов, изящно позабыв, что ему велели не высовываться.

— Вот и потерянные мечи, — негромко проговорил он.

Ардерик поднял голову:

— Мечи?

— Да. Помните, вы не могли найти три сотни клинков? Вот они, записаны. Здесь вообще много занятного. Стрелы, копья, припасы… Если бы старый барон выжил, на основании этих записей его можно было бы трижды казнить как изменника. Он несколько лет переправлял в Бор-Линге всё, что могло пригодиться. А потом и сам сюда перебрался, чтобы спокойно готовить мятеж.

Ардерик поднялся, морщась от прострела в плече. Азарт битвы отступил, эль притуплял боль не так сильно, а повязка с мазью помогала ещё меньше. Он уселся рядом с маркграфом, и тот развернул книгу, чтобы удобно было читать. Солнце только зашло, и света хватало.

— Зуб даю, наш барон прекрасно знал, кто перехватил мечи. А жратву он точно слал по доброй воле.

— Не кипятитесь. Дойдёт очередь и до Тенрика Эслинга. Ему придётся хорошо покрутиться, чтобы доказать, что он единственный из всей семейки не помышлял об измене. А нам — проследить, чтобы он не выкинул что-нибудь неподходящее от расстройства.

Ардерик опёрся о стену и уставился в небо. Там кружили чайки и вороны — чуяли мертвецов, но клевать не отваживались. Одна чёрная тень металась вокруг замка, садясь на подоконник главного зала и сразу взлетала снова. Даже птице нечего было делать в Бор-Линге. Людям — тем более. Днём сложат погребальные костры и разойдутся. Ардерик вдохнул солёный воздух, щедро приправленный кровью и тлением. Как просто было пробивать дорогу мечом, как тоскливо будет снова писать отчёты и прошения… Но раз судьба сберегла его и в этой битве, значит, было для чего. Может, чтобы добить Шейна и всё же принести Элеоноре рыжую голову…

— На Перелом он привёл пять сотен с хорошими мечами и камнемётами, — снова заговорил Ардерик. — Смели нас так же легко, как мы их сегодня. Пламя стояло до небес. Самое позорное и сокрушительное из моих поражений. Если бы баронесса не открыла ворота, мы бы сейчас не разговаривали.

— Она всё же вошла в замок первой, — усмехнулся Оллард, кивнув на платок с ландышами, в который снова завернули остатки киновари. — Знаете, повезло нам и всему Северу, что они со старой баронессой оказались по разные стороны игральной доски. Я считал Элеонору слишком мягкосердечной и взбалмошной, чтобы править, однако теперь задумался, не успела ли она перенять от свекрови больше, чем кажется.

Ардерик пожал плечами и тихо выругался от боли: похоже, месяц-другой придётся на манер маркграфа всё делать левой рукой. Мечом-то махать он умел с любой стороны, а управиться с ложкой будет посложнее.

— А здесь пишут, что раньше Лиам граничил с некими землями, которые позже ушли под воду. — Оллард листал уже другую книгу. — Будто эти острова — вершины древних гор…

— Сказки, — фыркнул Ардерик. — Что за книга-то?

— Записки Марта Гернгра, лекаря императрицы Камиллы… — Оллард замолчал и углубился в книгу: верно, наткнулся на что-то очень занятное*.

Над морем всходило солнце. В башнях сменялись часовые. Под шкурой заворочался Верен. Солнце осветило замок, багровые пятна на плитах, ворона, упорно стучавшегося в запертые окна, и с тем пришло осознание победы.

Северная война окончена. Сколько бы ещё ни скрывалось по лесам дураков, верящих в независимый Север, их песня была спета. Никто не скажет перед ними пламенных речей, не вручит доброе имперское оружие, не прокормит долгой зимой. Даже если Шейн спасётся по прихоти судьбы — у него больше не было ничего, кроме имени и чести. Впрочем, какая честь у воина, сбежавшего у всех на глазах!

Ардерик махнул здоровой рукой сменившемуся часовому:

— Принеси ещё эля. И графу налей. Выпьем за победу!

Их кубки соприкоснулись с тихим стуком.

— Я в вас ошибся, — признался Ардерик. — Думал, вы пошли за мной, чтобы уличить в ошибках и всё же выставить виноватым за… всё это. И мечтать не мог, что мы будем биться плечом к плечу.

Оллард холодно улыбнулся:

— Не доверяйте мне, Ардерик. Мы на одной стороне. Но до поры до времени.

— Это ясно, что у вас своя дорога. Но я больше не жду от вас подлости.

Не связывайся со знатью — впору было вышивать на знамени вместо девиза, так прочно усвоил Ардерик эту нехитрую мудрость. Но сейчас, в первое утро в разорённой крепости, не время было лелеять старые обиды.

— Зря, — уронил наконец Оллард. — Я уже обманул вас. Вы ещё долго не поймёте — для вашего же блага.

***

Утром, по низкой воде, стали собираться. Погрузили на корабли книги и остальные ценности, сорвали с петель уцелевшие окна и двери и свалили вместе с прочей деревянной утварью — дров для последних костров отчаянно не хватало. В дело пошли изрубленные щиты, старые тачки, черенки лопат — всё, что нашлось.

Эслингов вынесли во двор прямо на обуглившемся столе. Было легко представить, как зимой за этим столом Шейн обещал вернуть Север, поднимая рог с элем, а старый барон поддакивал. Ардерик сам щедро полил дубовые доски маслом — в дороге можно и сухомятку пожевать, для врага на погребальном ложе ничего не жалко.

Второй костёр разложили на берегу, у самых скал — для павших воинов. Пятнадцать человек — пустяковая цена для такой победы, но славные похороны заслужил каждый.

Убитых камнеедов ещё вечером погрузили в лодки похуже, вывели в море и затопили. Не будет им ни костра, ни могилы. Плоть сожрут рыбы, а кости устелют морское дно.

Оллард стоял у баронского костра и, не отрываясь, смотрел на огонь.

— По-хорошему их бы в корабле сжечь, — проговорил Дугальд. — Всё же морское племя.

— Обойдутся, — буркнул Ардерик. — Пусть спасибо скажут, что вообще хоронят по-человечески.

— Прекрасный обычай — погребение огнём, — проговорил Оллард. — Жаль, осталось только на окраинах. Красиво и благородно.

— Дерева только много идёт, — заметил Дугальд. — Ладно. Пора нам собираться. Вы с нами, граф?

Оллард кивнул:

— Наслышан о лиамских кораблях и не упущу возможности лично оценить их превосходство. И не убирайте далеко сундук с книгами, я просмотрю некоторые в дороге.

— Корабли — оцените! Пойдём потихоньку, у берега, качать не будет. А вот в книги смотреть не советую — точно харч за борт метнёте.

Оллард презрительно изогнул бровь и снова уставился на огонь.

***

Верен стоял у берегового костра. Не всех убитых он знал по именам, но за каждого было обидно, что отдал жизнь за победу, которую не увидит.

Такко протиснулся сквозь круг, встал рядом:

— Маркграф хочет возвращаться морем. Через Лиам.

— Ну и славно. Прокатитесь. Хоть узнаешь, что такое большая вода.

— Ага, — согласился Такко и тут же заговорил о другом: — Я виноват перед тобой. Тебя чуть не убили, и всё из-за меня.

— А я чуть не угробил нас обоих там, в клетке. Забудь, а?

Верену было что высказать другу за всё пережитое. Но не сейчас. Не у погребального огня, на который они снова смотрели со стороны живых. Они снова были вместе, бились плечом к плечу, вместе вырвали у Севера долгожданную победу. Разве можно было ругаться, пусть и за дело?

Пожелай Верен найти слова для того, что испытывал сейчас — не смог бы. Скорбь, ликование, усталость — всё сплелось в чистое, звенящее чувство. Через несколько дней они вернутся в Эслинге, отметят победу, как полагается, и снова разойдутся. Придётся снова обходить стороной предателя-барона, отводить глаза от баронессы, носящей наследника Ардерика… Зато там была Бригитта, и Верен зажмурился от затопившего его тепла.