Делириум

Чудом миновали Тамбов, избежав голодной воронки больших городов, ночью в районе Котовска осели на живописном берегу водохранилища. Фуры дальнобойщиков стояли амфитеатром вокруг костра. Нас приняли как балласт в брутальную компанию шоферни, как попутный цветной мусор дорог. Усатые крепкие дядьки жарили мясо, пили водку и пели унылые песни дальних таежных станций. Ночью они ныряли головой в омут, ревели моторами в надежде разорвать чугунную якорную цепь. Когда дело дошло до гладиаторских боев с дикими животными, мы уснули, обнявшись в кустах…

Таки до Зелёненьких – добрались…!

Там уже сидел – рот до ушей – Манчо, он нас опередил стандартным методом. Зелёненькие росли очень близко от Саратова. На высоком берегу Волги стоял большой дом из красного кирпича, тонущий в сирени и вишнях. В подвале стояли печи для обжига керамики и, соответственно, всякие свежие горшки и свистульки. Вокруг стелились холмы живописных оврагов, паслись верблюды и бились щекой о крутой бережок матушка Волги здоровенные сомы. Все пространство, насколько хватало глаз, было покрыто ёлками выше человеческого роста сочной, жирной марихуаны. То есть утки жрали эту марихуану, коровы с задумчивым видом жевали, на холме сидел местный деревенский художник Контрабасов и тоже жевал кустик.

В доме кроме по-хозяйски вышагивающего Манчо было ещё три человека. Собственно, наша Фира-директор, её муж Сундуков и дочка Солнце. Приняли нас как самых любимых и достойных гостей, почти богов. Мы принялись с ходу жарить пирожки из конопли индийской.

Я сразу просёк: Манчо принялся за свои штучки, то есть уже захватил в свой плен легкомысленную жену Сундука.

Мы ездили в Саратов, где гуляли по набережным, пили пиво в местных натуральных баразо*, валялись на скале «Волго», закусывая раками, играли с местными гопниками в футбол на кладбище тракторов. В Саратове мы усвоили святую премудрость: «Если в Маркс пиво не завезли, ищи его в Энгельсе».

Это два города-спутника на разных берегах Волги. Так и бегали потрёпанные мужики с трёхлитровыми банками по мосту с одного берега на другой. С нами везде таскались Фира-директор и Солнце, а дружелюбие Сундука с каждым днём улетучивалось, сменяясь ненавистью. Он стал нервным и резким, всё время ходил со сжатыми кулаками. Как-то уже ночью на попутном грузовике возвращались в деревню, на комарином распутье на нас, наконец, напали гопники, довольно страшные, просто бандиты.

Странно, что этого раньше не случилось, одеты мы были совсем не по местной моде. Длинные волосы тогда в глубинке совсем не приветствовались. Мы явно нарушили все правила скромного постсоветского общежития – это был вызов пуританским нравам. Нашего викинга Манчо с нами не было, он где-то клеил Фиру. Нужно было готовиться к худшему. Мы с Синусом могли только словом задавить!

Первым делом гопники забрали Снорк. Потом потащили меня за остановку, наверно, на ремни резать. Синус так скрючился, что стал невидимым.

Вдруг из мимо проезжающей буханки выскочил крайне разъяренный Сундук и, щёлкая пальцами, набросился на бандитов. Это был худенький интеллигент в рубашке в клеточку, очки в металлической оправе, белый бобрик стоял дыбом, голубые глаза пылали адским огнем. Сундук один раз прыгал, и целый отряд гопников валился на мостовую, вставал в позу кобрэ и делал мертвые петли. «Сякккк-к-к…К», – свистела его авоська. Скоро он совершенно измотал нетрезвых гопников, они сдались и предложили выпить мировую…

В ознаменовании нашей победы – мы решили, что это, несомненно, была она – всю ночь на веранде детского сада закусывали речными мидиями и раками. На столе дымилась голова сома, мы пели оды нашему избавителю.

Я думаю, Сундук был единственный порядочный и нормальный человек в нашей компании, несчастный «Крепкий орешек».

В Саратов мы ездить перестали. Мы гуляли по холмам, спускались в овраги; я бродил в поиске маслят в сосновых посадках. Или шли на речку, строили песчаные фонтаны, ползали в дюнах или нежились в тёплой волжской воде.

По Волге плыли баржи, доверху гружёные бурыми медведями, в воздухе парили изумрудные драконы, в траве шуршали деловые гномы.

Ходили в гости к местному самородку, бывшему пастуху, а теперь художнику Контрабасову. Там пили самогон и разглядывали тысячи его примитивных полотен. Живопись была детская, с уклоном в деревенскую порно-романтику. Но после того как я перепутал облупленную ржавчиной печку с его картиной, к Контрабасову ходить перестали. Мастер на нас обиделся.

К концу недели запахло порохом.

Теплой, пропахшей жасмином ночью пели цикады. Я, Снорк, Синус, Фира и Солнце пили под вишнями, закусывая клубникой. Дом ходил ходуном, из окон вылетали чайники, утюги, кувшины, падала мебель, зеркала и керамические куклы. Там внутри схлестнулись сын адмирала и директор дворца керамики.

Утром мы со Снорк поймали фуру и укатили в Москву, прихватив с собой огромный мешок зелёнки. А в сторону Крыма другая фура унесла Манчо, Синуса, Фиру-директора и Солнце. Фира и Солнце к Сундуку так и не вернулись, осели в Москве. Сначала они жили у нас на Чистом, а потом унесло их в ойкумену Московской бездны.

Печи в подвале детского сада мы ни разу не включили…

III. Снорк – примечания.

1. На плоту.

Чёрная комната – В МАРХИ была Чёрная комната. В 80-е годы это было местом тусовки архитекторов-маргиналов. Там были сводчатые стены и всегда непроницаемая темень. В этой полуподвальной комнате под мрачными сводами студенты пили водку, пыхали. Там устраивали яростные дискотеки и выступали музыканты, рождённые в аудиториях института. Чёрная комната состояла из нескольких помещений. Большое, доступное всем и несколько подсобок, закрытых почти всегда и почти для всех. Подсобки были заставлены шкафами и застланы листами фанеры. Если отодвинуть один из древних шкафов и приподнять фанеру, обнаруживался деревянный люк, ведущий в подземелье.

Колесо сансары – круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой.

Аlso diese Süchtigen und Sie kommt nur in der Schule, Sie lassen ohne Schuhe, das Pferd ihm unter die anhhe… – Так что эти наркоманы и она только приходит в школу, они оставляют без обуви, лошадь ему под горку…

Аппиева дорога (античное) – самая значимая из общественных дорог Рима.

Last drink before a guest leaves the ship – Последний напиток перед тем, как гость покинет корабль.

Боролись за живучесть – действия, направленные на подавление и ликвидацию пожара или другой катастрофы на корабле.

АЗ – аварийная защита реактора.

Как патриции в Термах (античное) – древнеримская аристократия в бане.

Трёхглавый Цербер (античное) – пёс, охраняющий дорогу в ад.

Зелёненькие (сразу из Устюга в Саратов).

Абсолютный нуль – (минус 273 градуса по Цельсию) – предел отрицательной температуры.

Баразо – аутентичная распивочная в Будапеште.

IV. ИСТОКИ

Институт имени Менделеева. Мои сокурсники – Марат-афганец, Лаврентий Ец с юга, Эдик Дьяков с севера и столичные девчонки. Ужасный конец Лаврентия.

Я подумал: «Откуда вообще взялся этот Чистый переулок?». И тут развернулась цепочка событий, итогом которых стала моя швартовка в Чистом.

После подводной лодки я торжественно восстановился в МХТИ им. Менделеева и стал студентом. Жить мне было негде, правда, можно было ездить в город-спутник к родителям, но что-то мешало. «Дом ученых» – с искусственным укладом и специфической кастой браминов* казался утопией. Сказочный мир советской науки был отдан новыми хозяевами страны на полное разграбленное, он был растоптан, и поэтому я предпочитал жить на лавочке в столичном парке.

Студентов я встречал и провожал командой: «По местам стоять, к погружению». Сокурсники, только что закончившие школу, смотрели на меня как на опасного идиота. Они покорно готовились к погружению – задраивали люки, продували кингстоны, отваливали горизонтальные рули и осматривались в отсеках. Они разговаривали вблизи меня шёпотом, потому что я скомандовал: «Исполнить режим „Тишина“»!