Страница 47 из 55
Вечером на следующий день нашлись неотложные дела в офисе, где работала Виктория, дела были настолько важными, что он позвонил и буквально потребовал от Петра, чтобы тот задержался, но подъезжая, он увидел садящуюся в какую-то невзрачную иномарку Викторию, на пассажирское сиденье.
Не слишком задумываясь о последствиях, злясь на себя, собственную глупость и неуместность, на полное неумение следить, он подъехал к небольшому переулку и, припарковав машину на перпендикулярной улице, поспешил за Викторией, которая вышла из машины, потом подошла к багажнику и стала выгружать коробки разного размера, упакованные, с золотистыми бантами, прямо в руки долговязого мужчины, в котором Виктор легко узнал Анатолия. Толя сделал пару ходок, потом, забрав несколько коробок, позволив своей спутнице взять столько, сколько она может унести, захлопнул багажник и протиснулся в дверь, придержав её для Виктории.
Яркая стеклянная витрина пестрела картинами, игрушками ручной работы, стеклянными шарами и гирляндами. Заглянув сквозь стекло, Виктор увидел светлое помещение, стоящую в центре Викторию, с распущенными волосами, в длинной юбке, видно, что недешёвой и вовсе не нелепой, но до онемевших пальцев напоминающую ту самую юбку, которую хотелось снять тогда, на чужой кухне. Просто потому, что раздражала. Теперь подобный фасон приносил улыбку.
И её юбка, и странная кофта, скорей напоминающая бесформенный свитер, минимум аксессуаров. Он бы, наверное, так и стоял, и смотрел, как маленькая женщина ходит по ярко освещённой комнате, где на стенах висели картины, и в углах сидели зайцы и медведи, сшитые, сваленные, где за маленькой витриной стояли фарфоровые куклы с разными лицами и «держали» в руках маленькие гравюры, похожие на изразцы голландских мастеров, если бы не звук колокольчика на двери, и шум детских голосов и сопровождающих их взрослых.
Виктор отошёл в сторону, он видел, как дети стряхивали снег в маленькой «прихожей», а Анатолий помогал каждому посетителю со шнурками или шапкой, в чём тот нуждался, а потом отводил в светлую комнату, где дети играли с клоуном, а в углу улыбалась маленькая женщина в тонкой футболке и длинной юбке.
Устав от шума, на этот раз – отказавшись от ресторана или любого другого празднования, Виктор ехал по заснеженной дороге, уже давно свернув с трассы, наблюдая, как снег алмазными искрами переливается на лапах елей, которые сплошной стеной стояли на этой дороге. Оставалось три часа до Нового Года, он взял с собой немного еды, самую простую, чтобы успеть быстро приготовить, и ехал в свой загородный дом.
Домом это можно было назвать с трудом, обыкновенная дача госслужащего с привилегиями – сейчас, на фоне богатых особняков, смотрелась сморщенным старичком. Но Виктор не хотел переделывать или что-то перестраивать. Он любил именно этот дом, он знал, что его мать любила его, да и отец, несмотря на статусность и собственный фешенебельный особняк, любил приехать сюда среди лета и провести в одиночестве пару дней. Этот дом, с деревянной верандой, видом на ели, в семье так и звали: «Дом одиночества». Сюда приезжала старшая сестра в моменты конфликтов с мужем, пока муж сам, а то и с Виктором, не приезжали с целью вернуть жену мужу. Она демонстративно ругалась, но, садясь на старую скамейку, говорила всегда одно: «Здесь хорошо думается», так же, как говорил их отец. Поэтому дом лишь ремонтировался, реконструировались коммуникации, менялась мебель, старательно сохраняя общий вид, пространство же перед домом не трогалось и никак не модернизировалось. Никакие течения времени не касались этого дома, поэтому на скамейке у старого крыльца хорошо думалось.
Что-то мелькнула в свете фар. Машина. Рядом с машиной стояла женщина, в полушубке, в вязаной шапке и варежках, в длинной юбке, полы которой, казалось, уже вмёрзли в снег. Стоя на обочине дороги, на укатанном снегоуборочной машиной сугробе – она была похожа на Снегурочку, не доставало кокошника и голубого наряда, но прозрачный лёд глаз дополнял облик незнакомки настолько, что мало кто смог бы усомниться, что перед ним настоящая Снегурочка, с инеем на концах светлых волос выбивающихся из-под шапки.
- Простите, я могу вам помочь?
На Виктора смотрели прозрачные, как лёд, голубые глаза, и только ярко-синий ободок радужки светился в свете высокого уличного фонаря. Женщина попятилась, на ходу поправляя шапку и выбившиеся волосы, упала в сугроб, попыталась быстро встать, но была уже поднята мужчиной рядом.
- Так вам помочь?
- Не надо, я справлюсь, - Виктория ответила с какой-то странной смесью злости и растерянности.
- Я абсолютно уверен, что вы справитесь стоять тут, одной, в канун Нового года… здесь и днём машина проезжает раз в час, даже летом. Так что случилось?
- Она заглохла… машина, это, наверное, аккумулятор, Толик сказал – ничего страшного, надо просто прикурить … - она бессильно развела руками.
- Прикурить? Отлично. Где провода?
- Что?
- Провода. Такие… с зажимами на концах, - Виктор изобразил примерный размер зажимов.
- Как крокодилы?
- Да, как крокодилы, - Виктор уже понял, что никаких «крокодилов» у Виктории нет, и, скорей всего, она понятия не имеет, где в её машине аккумулятор, впрочем, и он не горел желанием в такой мороз лезть под капот.
- Нет, не знаю, - она сокрушённо качала головой, - может там?
Она показала в сторону багажника и только направилась открывать его, как была поймана:
- Я сам посмотрю, идите в машину, - на вопросительный взгляд, - вы скоро с Морозко сможете носом померяться, идите в мою машину, погрейтесь.
Не найдя «крокодилов», он сидел в своей машине, наблюдая за Викторией, пока она вздыхала, глядя на свою машину.