Страница 39 из 308
- Я понимаю вас, Михаил Алексеевич, - заговорила она тихо и удручённо. – Как же жестока оказалась к нам судьба. Вы нынче связаны обещанием, а, стало быть, мы не можем более видеться с вами.
Соколинский кивнул, соглашаясь с её словами, но сообразив, что она не видит, потому как смотрит вниз, а не ему в лицо, кашлянул, дабы очистить запершившее вдруг горло. Обещание, о котором говорила mademoiselle Ракитина, виделось ему отныне тяжёлыми железными оковами, отнимающими у него свободу и надежду на счастье.
- Мне лишь остаётся утешаться мыслью, что я могу стать вам другом, - ответил он, понимая, что обманывает сам себя.
Вовсе не ради того, чтобы предложить ей свою дружбу он пришёл к месту свидания. Ему вновь хотелось испытать то упоительное волнение от прикосновений, поцелуев, то страстное томление, что охватило его в прошлый раз, когда они поддались безумному порыву чувств, толкнувшему их в объятия друг друга. Но ныне не было той лёгкости промеж них. Напротив, обоих сковывало напряжение, и Соколинский уже пожалел, что поддался слабости и просил Марью Филипповну о встрече.
- Мы не сможем быть друзьями, Михаил Алексеевич, - девушка подняла голову, пытливо вглядываясь в его лицо и подмечая малейшие изменения в его настроении. – Забыть всё не в моих силах, но я более не потревожу вас. Мой oncle (дядя) решил, что мне пора подумать о замужестве. Совсем скоро я уеду отсюда, в Первопрестольную на сезон, и, возможно, уже навсегда, - печально окончила она.
- Марья Филипповна, - ощущая, как тисками стиснуло сердце в груди, Соколинский шагнул к ней и завладел её рукой, - вы ведь знаете, как мне больно слышать о том.
- Но что я могу сделать, Мишель, - назвала она его по имени, улыбнувшись ласково и кротко. – Я так же, как и вы, не могу пойти против воли моих родных. Обстоятельства разлучают нас.
- Воля моих родных не имеет значения, - торопливо заговорил Соколинский. – Это было моё и только моё решение, но я не могу его переменить, потому как… Ах, зачем я вам всё это говорю, вы ведь и сами всё знаете!
- Стало быть, Наталью Сергеевну вы любите, а я стала для вас лишь сиюминутным увлечением, - Марья выдернула пальчики из его ладони.
Против воли глаза наполнились слезами. Горько было осознавать, что даже ныне, после тех вольностей, что они позволили себе на противоположном берегу речки, Соколинского куда больше заботит Натали.
- Боже, - Мишель запустил руку в густые золотистые кудри, - каждая ваша слеза для меня, что острый нож в сердце.
Mademoiselle Ракитина обернулась к нему с самым печальным видом и будто бы невзначай поправила кудрявый вихор, упавший ему на глаза. Михаил Алексеевич поймал её руку и прижался к ней щекой. Не выпуская её запястья, он повернул голову и стал целовать её раскрытую ладонь.
- Видит Бог, я желал бы поступить правильно, но не могу, не в силах отказаться от вас. Я не могу просить вас стать моей…
- Любовницей? - Продолжила Марья, смущённо краснея под его жарким взглядом.
- Дайте же мне время, Марья Филипповна. Я должен объясниться… Я должен… - он умолк.
- То есть вы не оставите меня? – Она заглянула ему в глаза.
- Нет, не оставляю. Не смогу, - он принялся покрывать поцелуями её пальчики, тонкое запястье. – Я люблю вас, Марья Филипповна. Только дайте мне время. Я непременно объяснюсь с Натали, - с жаром закончил он.
Соколинский склонился к ней, желая поцеловать, но Марья Филипповна отстранилась и заговорила мягко и немного испуганно:
- Нет-нет, Мишель. Я боюсь, что мы не сможем остановиться, потому, прошу вас, сначала дайте мне слово, что я стану вашей женой…
- Жестокая, - улыбнулся Соколинский, не выпуская её руки. – Вы станете мучать меня, пока я связан по рукам и ногам?
- Я вовсе не желаю мучать вас, Мишель, - улыбаясь ему, ответила Марья. – Всё, чего я желаю, это быть с вами, но страшусь довериться вам, - прелестница скромно потупила взгляд. – Вы же понимаете, что не можете бывать у нас, пока не разрешится ваш вопрос. Мне пора идти, - она высвободила пальчики из его руки.
- Когда я увижу вас? – Соколинский шагнул за ней следом.
- Когда объяснитесь с mademoiselle Урусовой, - Марья обернулась, посылая ему ещё одну обворожительную улыбку.
- Бессердечная, - весело усмехнулся Михаил Алексеевич. – Но скажите, могу я хотя бы писать к вам?