Страница 37 из 308
В окно ударился мелкий камешек, и стекло отозвалось тихим звоном. Mademoiselle Ракитина приоткрыла одну створку и высунулась на улицу. Прямо в палисаднике, среди розовых кустов, стоял незнакомый ей мальчишка.
- Барышня, - громко зашептал он, дабы она услышала со второго этажа, - мне велено вам письмо передать.
- Кем велено? – Также шёпотом, проникнувшись таинственностью, спросила Марья Филипповна.
- Барин наш велел, - ответил мальчишка, - Михаил Алексеевич.
Рука Марь взметнулась к груди. Сердце вдруг подпрыгнуло и зачастило при мысли о том, что Илья Сергеевич ей солгал, иначе, как объяснить это письмо?
- Стой там, я спущусь сейчас, - торопливо прошептала она и, достав из шкатулки медный пятак, направилась к лестнице чёрного хода.
Вручив мальчишке плату, Марья торопливо выхватила из его рук письмо и поспешила к себе. Отослав Настёну под предлогом, что ей захотелось молока, девушка сломала восковую печать и развернула послание:
«Драгоценная Марья Филипповна. Более всего я желал бы написать, драгоценная моя Марья Филипповна, - «моя» было несколько раз подчёркнуто, - но, увы, не могу. Я - трус и подлец, потому как не нахожу в себе сил сказать всё при личной встрече и потому пишу к Вам. Я повёл себя недопустимо, но, может быть, оправданием мне будет то, что Ваша совершенная красота совсем затмила мне рассудок. Сегодня утром я был у Урусовых и просил Илью Сергеевича не судить Вас слишком строго, поскольку только на мне лежит вина за случившееся. Вашей репутации ничего нынче не угрожает, князь Урусов – человек чести, и наше нечаянное свидание с Вами останется тайной. Знали бы Вы, какою тоскою наполнено моё сердце, когда я пишу Вам эти строки. Я связан данным мною словом и не могу поступиться им, но Ваш несравненный образ навсегда останется в моей памяти и моём сердце. Жаль, что только издали я смогу любоваться Вами отныне. Я желаю Вам счастья. Вы непременно встретите человека достойного Вас, а мне лишь останется утешаться мыслью, что он будет лучше меня и составит Ваше счастье. Прощайте, Марья Филипповна. Не судите меня слишком строго. Моё сердце навеки Ваше, но, увы, моя жизнь принадлежит другой. С.М.»
Отложив письмо, Марья вытерла слёзы, струившиеся по щекам, как раз в тот момент, когда вошла Настя со стаканом молока. Горничная покосилась на шмыгавшую носом барышню, но ничего не сказав, принялась разбирать постель.
Не глядя на горничную, Марья Филипповна достала чистый лист бумаги, перо и чернильницу и присела за бобик. Перо в её руке быстро побежало по бумаге:
«Михаил Алексеевич, я не сужу Вас. Мне ли судить, коли я сама поощряла Вас. Одно лишь могу написать в своё оправдание. Никто и никогда не мог пробудить в моём сердце чувства, что захватило меня при первой же нашей встречи. Я понимаю Вас, но хочу, чтобы Вы знали, что никому более не будет принадлежать моё сердце, оно только Ваше, отныне и навсегда. Ваша М.Ф.»
Присыпав письмо песком, дабы быстрее просохли чернила, Марья помахала листом в воздухе, торопливо свернула его, залила край воском и, достав из ящика стола маленькую печать, запечатала. Спрятав запечатанное послание в тот же ящик, где хранила печать, девушка забралась в постель и закрыла глаза, как только Настёна погасила свечи.
- Настя, - остановила она горничную, когда та уже собиралась выйти, - приведи мне братца своего поутру.
Утром Марья Филипповна изъявила желание завтракать в своих покоях, сославшись на мигрень. Накрыв салфеткой два воздушных пирожных, она в нетерпении постукивала носком изящной туфельки по ножке стола, за которым сидела. В дверях без стука появилась запыхавшаяся Настасья, подталкивая вперёд себя мальчишку лет десяти.
- Входи, - Марья Филипповна поманила к себе мальчика. – Ты знаешь, где Клементьево?
Мальчишка кивнул.
- Письмо надобно снести тамошнему барину, и ни одной живой душе о том не сказывать, - строго нахмурилась она и, чуть смягчившись, добавила: – сделаешь, награду получишь.
Марья приподняла край салфетки, показывая пирожные, и положила рядом на стол два пятака.
- Сейчас и побегу, барышня, - расплылся в щербатой улыбке мальчишка.
Марья достала письмо, вздохнула и вручила его пострелёнку. Воротился брат Настасьи ближе к полудню с ответом. Горничная вновь провела его в покои барышни, где ему отдали честно заработанное.
Mademoiselle Ракитина торопливо развернула письмо, в котором была всего одна строчка без подписи, но написанная уже хорошо знакомым ей почерком: «Завтра, у реки, со стороны леса». Улыбнувшись, Марья Филипповна поцеловала письмо и спрятала его в ящик письменного столика, после чего, весело напевая, закружилась по комнате.