Страница 29 из 308
- Я поскользнулась и упала в реку, - пробормотала Марья, опустив голову.
Елена Андреевна ухватила дочь за руку, принуждая остаться на месте. Тревожное, озабоченное выражение исчезло с её лица, уступив место гневу:
- Сколь раз я твердила тебе, чтобы ты не выходила одна из усадьбы! Сколь раз! – Елена Андреевна заломила руки. – Ты всегда была слишком своевольна и упряма, Мари. Отец совершенно избаловал тебя.
- Вы правы, maman, - поспешила согласиться Марья. – Позвольте мне переодеться. Я совершенно озябла.
То, что Марья не стала спорить, а безоговорочно согласилась со всеми упрёками в адрес своей персоны, несколько остудило негодование, коим пылала madame Ракитина.
- Ступай, - отступила в сторону Елена Андреевна. – Господи! Как же хорошо, что Илья Сергеевич не застал тебя в подобном виде!
Поднимаясь по лестнице, Марья обернулась на последние слова матери.
- Его сиятельство были здесь?
- Час, как уехал, - кивнула Елена Андреевна.
Она была страшно расстроена и взволнована. Возможно, madame Ракитина не стала бы ругаться и кричать, коли бы не визит князя. Марья прикрыла веки, скрывая от матери взгляд. Не дай Бог ей догадаться, что встреча с его сиятельством всё же состоялась! Поднявшись в свои покои, девушка с помощью горничной избавилась от мокрой одежды. Переодевшись, барышня жестом отослала прислугу и повалилась в кровать. Уткнувшись лицом в подушку, девушка тихо всхлипывала, оплакивая своё будущее. Она и помыслить не могла о том, чтобы Соколинский, с которым они виделись два раза в жизни, сделал ей предложение, а, стало быть, можно смело ставить крест на собственном будущем. Не вызывало никаких сомнений, что он предпочтёт ей богатую и родовитую княжну. Вспоминая, как сама целовала его на берегу реки, Марья сгорала от стыда. Вела себя, что девка распутная, вот и поплатилась. «Но почему умолчал о помолвке? Почему спросил позволения целовать? Как мог?!» - злилась Марья, вымещая злость на ни в чём не повинной подушке.
Но более всего страшила мысль о предстоящем празднестве у Урусовых. После того, что случилось, появиться там будет в высшей степени неразумно. Но попробуй, объясни-ка маменьке причину отказа поехать на бал в Овсянки, тем паче, когда слово дала! Марья перевернулась на спину и уставилась в потолок покрасневшими от слёз глазами.
Со слов матери, князь Урусов был в Ракитино ныне утром, снизошёл до визита к мелкотравчатым соседям. Чутьё подсказывало ей, что неспроста приезжал Илья Сергеевич. Наверняка, с ней рассчитывал повидаться. «Вот и повидался! - вздохнула Марья, переворачиваясь на бок. – Не поехать? Сказаться больной? – продолжала размышлять она. – Нет! Не годится!» Урусов сразу поймёт, что попросту струсила появиться в его доме, после того, как он застал её в столь компрометирующей ситуации, да ещё в объятьях жениха своей сестры.
Проявить слабость - значит признать свою вину. Но ведь она не знала, что Соколинский - жених Натали! «Боже мой, – снова горестно вздохнула девушка. – За что Господь наказывает? Ежели и виновата в чём, так только в том, что вела себя неподобающим образом с малознакомым человеком». Это он должен стыдиться, а не она. Она никому не обещалась, а вот он – обручён. Но как же горько было осознавать то, что Соколинский несвободен, и, стало быть, не было у него серьёзных намерений. Да и о каких намерениях может идти речь, коли знакомству всего два дня?! Оттого и стыдно, что позволила ему слишком много.
Кроме того, чтобы сказаться больной, ничего более в голову не приходило. Но, зная маменьку, Марья была уверена, что стоит ей только упомянуть о том, что занемогла - как тотчас пошлют за доктором. Беспросветные думы о том, что сама загубила собственную репутацию, к вечеру вылились в самую настоящую мигрень. Отказавшись от ужина, Марья улеглась в постель. Настойка лауданума немного притупила боль. Потянуло в сон. «Пускай всё идёт своим чередом», - смежив веки, решила mademoiselle Ракитина. Возможно, решение о том, чтобы перестать сопротивляться обстоятельствам и положиться на волю судьбы, и не было самым разумным, но ничего другого ей не оставалось.
Не менее грустные мысли одолевали Михаила Алексеевича. Соколинский, вернувшись к себе в Клементьево, вновь закрылся в спальне с бутылкой бренди. Признаться честно, сразу поехать в Овсянки и всё же попытаться объясниться с Натальей он не рискнул, потому как сам не понимал своего отношения к произошедшему на берегу речки. Ежели вчера его терзало чувство вины только из-за того, что он осмелился думать о прелестной барышне из соседней усадьбы, то ныне он и вовсе стал себе отвратителен. И, безусловно, права была Марья Филипповна, называя его мерзавцем. Мерзавец он и есть, а ещё подлец и совершенно недостойный человек. Ухаживал, руки просил, со свадьбой обождать просил, а тут такой casus… «Боже мой, – сокрушался Мишель. – Ну, отчего не женился сразу? Отчего? Нынче не мучился бы сомнениями, не казнил бы себя. Да и как быть с Марьей Филипповной?!» Урусов, конечно же, человек чести и не станет разносить сплетни по округе, но как же он сам виноват перед mademoiselle Ракитиной. Как виноват! «Но и она хороша!» - Мишель поднял глаза от пустого стакана в руке в попытке найти себе оправдание. Соколинский поднялся, его слегка качнуло. В хмельную голову пришла мысль тотчас объясниться с Натальей. Помедлив, он решил выпить ещё, оттягивая как можно дольше момент неизбежного объяснения.