Страница 23 из 308
После того, как лакей проводил новоиспечённого соседа, мать и дочь Ракитины остались одни. Марья Филипповна задумчиво помешивала остывший чай. Елена Андреевна поморщилась и вздохнула, звон серебра о фарфор действовал ей на нервы:
- Машенька, душечка, перестань.
Марья опустила ложку в чашку и закуталась в шаль, несмотря на жаркий день, в тени старой яблони было довольно свежо. Взгляд её затуманился и обратился в сторону подъездной аллеи, по которой четверть часа назад ускакал всадник на большом жеребце вороной масти.
- Княгиня Урусова мне написала, - обратилась к дочери Елена Андреевна.
Марья промолчала в ответ. Она знала, что сей разговор неизбежен, но также знала, что не желает говорить об этом. Брови madame Ракитиной сошлись к переносице.
- Маша, голубушка, да ты меня никак не слушаешь? Полно в облаках витать.
- Я и не витаю, маменька, - обернулась к матери mademoiselle Ракитина. – Больно сомнительно, чтобы Анна Николаевна снизошла до того, чтобы самой написать, ежели только не в ответ на ваше письмо.
Щёки Елены Андреевны окрасились густым румянцем. Упрёк был вполне справедливым. Урусовы не стали бы их приглашать, коли бы madame Ракитина не напомнила о себе. После этого Анна Николаевна посчитала невежливым не прислать приглашения. Елена Андреевна возлагала слишком большие надежды на этот вечер, и по опыту Марья знала, что мать не оступится, не получив её согласия.
- Так что же теперь и не знаться вовсе? – Оправдываясь, тихо буркнула madame Ракитина.
В кроне над головой зашелестел ветер, осыпая на стол последние лепестки. Пахнуло сладким запахом сирени. Белый с чуть розоватыми прожилками лепесток плавал в чайной чашке Марьи. Девушка опустила ресницы, аккуратно подцепила лепесток ложкой и поднесла его к глазам:
- Отчего же не знаться. Вот только навязывать своё общество негоже. Так о чём княгиня писала? – Осведомилась она, заранее зная, каков будет ответ.
Елена Андреевна уставилась на дочь выцветшими голубыми глазами, которой, казалось, не было никакого дела до переписки между матерью и княгиней Урусовой.
- Через две седмицы у Натальи именины будут.
Марья Филипповна с трудом подавила тяжёлый вздох и, наконец, оставив в покое лепесток, поинтересовалась с ироничной улыбкой:
- Неужели приглашение прислали? Вы ведь затем писали?
- Неужели забыла, о чём говорили с тобой?
- Разве вы позволите мне забыть о том? – Девушка поднялась с плетёного кресла, обходя вокруг стола.
- Чем тебе Илья Сергеевич не угодил? – Сердито осведомилась Елена Андреевна.
- Стыдно, маменька, навязываться, - подобрав юбки, Марья зашагала к дому.
Гнев, поначалу кипевший в душе, вскоре остыл. Горькое осознание правоты материнских слов камнем давило на грудь. Ведь, что ни говори, а поклонников у неё за это время не прибавилось. Даже самый преданный из всех, Поль Василевский, в прошлом сезоне в Москве обручился с какой-то девицею из Ельнинского уезда. Скоро год исполнится, как не стало отца, строгий траур остался в прошлом, а стало быть, ничего не мешает принять приглашение соседей. Ничего, кроме собственной гордости, что восставала в ней всякий раз при мыслях о том, чтобы искать расположения князя Урусова.
После обеда madame Ракитина удалилась в свои покои отдыхать, а Марья провела остаток дня за чтением. В саду начало смеркаться, когда она перевернула последнюю страничку «Божественной комедии» Данте во французском издании. Гордость – есть грех и порок. Пусть так, но где взять силы переступить через себя ради блага близких людей? Ей претила мысль о том, чтобы флиртовать и кокетничать, пытаясь увлечь. Тем паче, что она отказала князю, заверив его, что никакие жизненные обстоятельства её решения не переменят. Урусов не станет дважды просить её руки - больно гордый. Такой же гордый, как она сама, но не такой, как Василевский, который примчался бы по первому её зову. Времени, чтобы убедиться в том, было предостаточно. После похорон Филиппа Львовича Илья Сергеевич ни разу не появился в Ракитино, несмотря на то, что ехать от одной усадьбы до другой не более получаса. Ежели и виделись где, то обыкновенно случайно, встречаясь на дороге или в Можайске. А стало быть, придётся ей самой идти к нему с повинной головой.
Ночь выдалась бессонной. Марью Филипповну не оставляли мысли о том, каким образом ныне ей надлежит вести себя с князем Урусовым. Не хотелось даже в малой степени поступиться чувством собственного достоинства, ведь поступить так - значит признать поражение. Но стоило только подумать о том, что ныне в Полесье хозяйничал купец Величкин, а толстогубая купеческая дочь занимала её, Марьи Филипповны, покои, как челюсти сжимались до зубовного скрежета. О, как ненавидела она всё многочисленное семейство Величкиных! И самого Семёна Семёновича, и его дородную жену с рябым лицом и тусклыми водянисто-серыми глазами, и весь их огромный шумный выводок от мала до велика. А особенно противен был купеческий сынок, который в позапрошлую седмицу явился в Ракитино с визитом.