Страница 107 из 136
– Что ж, – я сосредоточенно сморщил лоб, прикидываясь, что размышляю о приемлемости данного варианта, и, выдержав значительную паузу, дал "добро", – ладно. Съезд, так съезд. Как скоро делегаты соберутся вместе?
– Вообще-то, основная масса уже в Паханате. Но если подождать пару дней, то подтянутся и представители отдаленных регионов…
– Нет! – Я не собирался предоставлять Кашкину столь длительную передышку. Требовалось действовать незамедлительно, пока Пахан обуян ужасом и верит, что я являюсь посланцем небес, отправленным сюда для высшего правосудия. Как только он хоть на йоту усомниться в этом и немного совладает со своим страхом, все может вернуться на круги своя. – Отдаленные регионы обойдутся. Сколько времени потребуется, чтобы собрать тех, кто есть?
– День я еще не назначал, значит, около часа. А если бы дата уже была бы названа, то сидели бы и ждали, когда соизволю до них снизойти.
Я уловил в голосе соседа самодовольные нотки и посчитал их скверным признаком. Очень скверным. Признаком того, что Кашкин может в любой момент уступить место Пахану, шизофренику, возомнившему себя богом.
– Значит дай команду, чтобы немедленно собирались.
– Гм… Я-то не против, только некому ее выполнять. Все разбежались, – генсек бросил испуганный взгляд на Лялечку, держащуюся в отдалении.
– Как это некому?! – Словно из-под земли появился пингвинячий кардинал, я так и не понял, где он прятался все это время. – Сейчас все устрою!
– Давай, Шустрик, только побыстрей.
Пингвин пересек помещение и скрылся столь молниеносно, что сама собой зародилась неуместная в данных обстоятельствах мысль: Звездюлине за ним не угнаться…
– А откуда ты знаешь, как его зовут? – В голосе Пахана слышалось удивление, страх и проблески подозрительного недоверия.
Я состроил высокомерную гримасу, на которую только был способен, и полным апломба тоном сбрехал:
– Те, кто меня послал, позаботились о том, чтобы я знал все. А если я о чем-то спрашиваю, так это только для проверки твоей искренности. Ты даже не представляешь, сколько мне известно твоих тайн и секретов.
Я закончил тираду многозначительным взглядом.
Брехня всегда более убедительна и действенна, чем правда. Кашкин поверил. Об этом красноречиво свидетельствовал вспыхнувший с новой силой благоговейный ужас в его глазах. Свежий приступ страха был мне только на руку. По крайней мере, он не попытается, юркнув в какой-нибудь тайный ход, скрыться. Раз уж мне известно имя "первого попавшегося" пингвина, то просто обязан быть в курсе о секретных лазейках.
Вновь появился Шустрик.
– Все уже собрались во Дворце Съездов, – бодро доложил пингвин, – кругом творится что-то непонятное, так папики ждут высочайшего разъяснения.
Подошла Лялечка и прошептала мне на ухо:
– Я Чучундрика назад отправила. А то, вдруг, хватятся? Чудовищ просто так, без спросу, тибрить нельзя, даже самых маленьких. Кучу бумаг подписывать надо. Зачем потребовалась данная особь? Кого пугнуть? Вопрос, конечно, решаем, но потребуется масса времени. Пока взятку не сунешь, не получишь в аренду и простенькую кикимору, не то что монстра. Бюрократы.
– Пошли. – Я кивком головы дал понять Пахану, чтобы он шел впереди.
– Может, я переоденусь? – Кашкин скосил глаза на свои брюки.
– Нет. Народ должен знать своих героев во всей красе. – Категорично заявила Лялечка. – Надо было менять штанишки, когда я велела. А ты, вместо этого, дядек своих на смертоубийство подучал. Теперь поздно об имидже заботиться.
– Но, вдруг, увидев это, делегаты что-нибудь заподозрят?
– Андрюша, как ты думаешь, в чем нас с тобой можно заподозрить, глядя на мокрые штанишки его святейшества?
– Да, что ты имеешь ввиду?
– Вдруг они подумают, что я действую по принуждению?
– А тебя разве кто-нибудь принуждает?
– Нет, нет! Все на добровольной основе, осознав и раскаиваясь. – Пахан бросил быстрый взгляд в потолок.
– Тогда, пошли.
На сей раз Кашкин безропотно повиновался. Я последовал за ним почти вплотную, дабы пресечь попытку к бегству. За мной пристроилась Лялечка, замыкал шествие раздувшийся от чувства собственной значимости Шустрик.
t10
Последний съезд
Дворец Съездов только назывался дворцом. На самом деле это был просто огромный зал. Вообще, у меня сложилось впечатление, что весь Паханат – это одно громаднейшее здание. По крайней мере, пока мы шли на встречу с делегатами, я не видел неба над головой.
Миновав множество узких, явно потайных коридоров, мы оказались прямо на самой высокой, персональной трибуне Пахана. Точнее не на трибуне, а на подобии балкона, огороженном бортиком чуть выше колен. Видимо, Пахан предпочитал, чтобы паства имела возможность лицезреть своего кумира в полный рост.
Во Дворце царила невообразимая сумятица. Стройные ряды папиков в дальнем конце зала были нарушены. Оттуда доносились перепуганные вопли, мелькали лысые головы. Возмущение постепенно нарастало из-за нескончаемого потока все новых и новых объятых ужасом папиков. Слышались выкрики: "В городе бунт!", "Требуем правды!".
А прямо под нами, на нижней трибуне, предназначенной для выступлений обыкновенных, смертных депутатов, будь то рядовой папик или кардинал, держал оборону бритый наголо парень, в котором я с изумлением узнал Пофигела. Несколько зеленых священников тщетно пытались стащить наглеца с возвышения.