Страница 18 из 72
- А если... А если лотошник придет за ней?
Петр засмеялся:
- Не придет. Я тебя обманул. Книжку эту я купил. Вижу, что ты смутный ходишь, взял и купил.
Я схватил руку Петра и прижался к ней губами. Петр руку отдернул и сердито сказал:
- Вот это зря! Ты никому - слышишь? - никому руку не целуй! Только матери можно.
ОПЯТЬ У ЗОЙКИ
Хотя в оба зала народу набивалось полно, все-таки редко кто из босяков пил чай. Дамы-патронессы, от которых с появлением Петра не стало отбою, затеяли новое дело. Чтобы босяки и нищие пили на подаяния чай, а не водку, попечители придумали чековые книжки. В каждой книжке пятьдесят листиков, и на каждом листике напечатано: Настоящий чек принимается в чайной-читальне общества трезвости вместо одной копейки монетой. Дамы-патронессы разослали во все дома письма. Они писали, что подавать милостыню деньгами не надо, а надо подавать чеками, и тогда пьянство в городе будет выведено начисто. Но босяки и нищие были тоже не дураки: набрав чеков побольше, они по дешевке продавали их базарным торговкам, а сами шли в монопольку. В чайную же являлись уже пьяненькие.
Маше, Вите и мне прибавилось работы: мы ходили по домам и продавали чековые книжки. Подойдем к двери, постучим или надавим кнопку - и ждем. Выходит хозяин или хозяйка и спрашивает, чего нам надо. Отвечала обычно Маша:
- Нас прислали дамы-патронессы из общества трезвости. Мы принесли вам чековую книжку для пьяниц. Пожалуйте полтинничек.
Получив полтинник, мы прятали его Витьке в карман, а карман, чтобы не залезли чики-рики, зашпиливали английской булавкой. Но чаще нам говорили:
- Идите вы с вашими дамами-патронессами знаете куда!..
И захлопывали перед носом дверь.
Все-таки ходить по домам было интересно, а то ведь все в чайной да в чайной. Только если мы долго ходили, у меня начинали болеть ноги, и я весь раскисал. Тогда Витька говорил: "И чего он с нами увязался! Сидел бы дома". Но Маша всегда меня защищала и оставляла где-нибудь посидеть - или в лавочке, или в парикмахерской. Потом они за мной заходили, и мы возвращались домой вместе.
Однажды мы шли около железнодорожного переезда.
Я сказал:
- У меня ноги болят. Я посижу около будочки.
Маша и Витя пошли дальше, а я открыл дверь и вошел в будку.
Рыжая лежала на топчане, укрытая старым ватным одеялом. Лицо у нее было желтое. Увидя меня, она зашевелила бескровными губами и слабым голосом сказала:
- Бабуленька, посмотри, кто к нам пришел. Заморышек пришел.
Бабка, нагнувшись над тазом, что-то стирала. Ее серые космы свисали к самой воде.
- Вот и хорошо, что пришел, а то ты одна совсем тут затомилась.
- Ты больна? - спросил я.
Рыжая упрямо качнула головой.
- Была больна, а теперь уже здоровая.
- Ну-ну, здоровая! - заворчала бабка. - Одна тень от тебя осталась. Фелшар сказал, цыпленком кормить надо, а где его, того цыпленка, взять? Цыпленок, гляди, двугривенный стоит. Кусаются они нынче, цыпленки эти.
Я подсел к рыжей на топчан и сказал:
- Хочешь, я тебе сказку расскажу?
Она слабо улыбнулась.
- Про гуся? Про гуся я и сама знаю.
- Нет, эту ты не знаешь. Я про другого гуся, про Ивана Ивановича.
Она повеселела:
- Ой, умора! Да разве ж гусей зовут по-человечьи?
- Зовут. Вот слушай.
Я хотел ей рассказать все, что мы с Петром прочли в книжке, но с самого начала сбился, запутался и умолк.
- Нет, - сказал я, - лучше я тебе все это прочту. Вот приду еще раз и принесу книжку.
- А ты разве умеешь читать? - недоверчиво спросила она.
- Умею.
- Ну, прочти. Тебя Гришей зовут?
- Что ты! Меня Митей зовут. А ты - Зойка, я знаю.
- Кто тебе сказал? - удивилась она.
- Тебя так на базаре называли, когда ты барыню отбрила, помнишь?
- А, ту, мордастую! Ты тоже видел? Я ее еще и не так! Она посмотрела на меня смеющимися глазами и задорно сказала: - Меня все знают, вот я какая!
- Ну и дурочка, - проворчала бабка. - Живи потихонечку - и тебе хорошо будет.
Зойка свистнула. Я никогда не слышал, чтобы девочки свистели.
Теперь, когда мы отправлялись продавать чеки, я всякий раз засовывал под рубашку книгу. Но ходили мы на другие улицы и только дня через три попали опять к переезду. Зойка еще лежала.
- Принес? - спросила она сердито. - Небось скажешь, что забыл?
- Нет, что ты! - ответил я. - Принес.
- Долго ж ты нес.
Я вынул книгу и опять примостился на топчане. Зойка взяла ее у меня из рук и недоверчиво полистала.
- Ладно, читай. Посмотрю, какой ты чтец. Может, ты и по покойникам читаешь?
- Вот и опять дурочка, - ласково пожурила бабка.- Кто он, псаломщик? Читай, Митя, не обижайся: она недужная.
Оттого, что книжку эту мне читал Петр, а потом я сам ее перечитывал два раза, я больше уже не запинался и читал так, точно знал каждую строчку наизусть.
Сначала Зойка смотрела на меня сердито и недоверчиво, потом совсем забыла обо мне и слушала, расширив свои зеленые глаза и полуоткрыв рот. А под конец стала хватать меня за руки и выкрикивать:
- Постой, постой! Как он сказал? Ха-ха-ха!.. Ой, умора!..
- Ну, Каштанка! - в свою очередь откликалась бабка из своего угла. - Попала в переплет собачка!
Я прочитал первую главу и закрыл книжку.
- Читай! - крикнула Зойка и даже толкнула меня ногой.
Но я боялся, что Маша и Витя будут искать меня и ругаться, и поспешил к двери, а книжку оставил Зойке.
- Читай сама, - сказал я. - Да поскорей, а то мне книжка нужна.
Через несколько дней я опять попал в будку. Зойка попрежнему лежала и, мне показалось, стала еще желтей лицом.
- Ну, прочитала? - спросил я.
Зойка молчала. Бабка вздохнула и понуро сказала:
- Как же она прочтет, если она неграмотная.
Зойка так и подскочила на топчане.
- И неправда твоя, и неправда! Я все буквы знаю!
- Буквы знаешь, а складывать их не умеешь, - стояла на своем бабка.
Но Зойка не сдавалась.
- А вот и умею! А вот и умею!..
Она вытащила из-под подушки замусоленный букварь и стала водить пальцем под строчкой.
- О! - выкрикивала она буквы. - В! Ц! А! Овечка! Видишь, бабка, прочитала! Овечка!
- Не овечка, а овца, - поправил я.
- Ну, овца. Это ж все равно. Видишь, и на картиночке овечка с рожками.
- Вот по картиночкам ты и читаешь, - упорствовала бабка. - Не будь картиночек в букваре, ты б и одного словечка не сложила.