Страница 7 из 61
— Всему она научилась там. Представляешь, что это такое — в десять лет тянуть лямку взрослого инженера-техника? — Каримов вздохнул. — В общем, когда мы стартанули, она попала на «Персефону» с остальными сибирскими. Там же, в шестнадцать, поступила на службу в младшую инженерную бригаду. Постепенно дослужилась до старшины.
— Ты записался в её личные биографы? — спросил Светлов с иронией в голосе.
— Не перебивай. Когда на «Персефоне» случился пожар, ей было девятнадцать.
— И за ликвидацию возгорания её представили к награде… — скучающим тоном сказал командор. — Я читал её досье, и уж что-что, а биографию изучил. Мог бы просто сказать, что она, и правда, готова пожертвовать собой ради корабля, а не развозить драму. Я-то думал, ты что-то новое скажешь.
— И заметь, — Расул оборонялся как мог, — в отличие от тебя, глаза ей вернуть нормальным образом уже не удастся — от глазниц почти ничего не осталось. Мозг чудом не пострадал. Конечно, если бы у неё тогда была хотя бы теоретическая возможность оказаться в твоём регенраторе, она бы восстановилась.
Светлову казалось, что он слышит упрёк в голосе своего старого друга. Он промолчал.
— Знаешь, что? — продолжал Расул, поднявшись на ноги. — Позволь мне делать мою работу и решать, кому служить в экипаже, а кому — нет. Девчонка талантлива, если не сказать «гениальна» — несмотря на протез. Ты правильно сказал: она легко даст всем форы. Только не через пару лет, а в ближайшее время. Я бы не стал её недооценивать.
— Поживем, увидим, — Светлов улыбнулся.
— Ты идёшь? — Каримов кивнул в сторону двери.
— Иди, я лабораторными отчётами займусь. Может, что полезное найду.
— Как хочешь, — пожал плечами Расул и направился к двери.
○ ○ ○
Восемьдесят солдат в чёрных комбезах, с коротко остриженными головами, стояли на плацу в четыре ряда. Мужчина напротив — немолодо выглядящий, седеющий, с залысинами — внимательно изучал каждого. Восемьдесят пар глаз с вызовом смотрели на него. В его же взгляде, за стёклами небольших бифокальных очков, горели презрение и ненависть.
— Смир-рно! — прогремел его голос, раскатившись эхом по плацу, и восемьдесят пар ботинок одновременно щёлкнули каблуками в ответ.
— Академские крысы! — продолжил он, с презрением чеканя слова. — Меня зовут лейтенант Золин! Для вас — ваше благородие. Я таких, как вы, видел множество раз. И знаю вас как облупленных. Вы, маменькины сынки, наивно полагаете, что знаете всё о войне, — его голос звенел, отражаясь от металлических стен. — Но на деле вы не стоите и грамма моего говна! Запомните это раз и навсегда!
— Есть, ваше благородие! — хором ответили восемьдесят ртов.
— Кто там пищит? — поморщился Золин. — Ты, — он указал на девушку, стоявшую во втором ряду, — да, ты, с сиськами! Шаг вперёд!
Первый ряд расступился, девушка повиновалась приказу лейтенанта. Её средних размеров грудь заметно выделялась на фоне худощавой, жилистой фигуры. Светлые волосы ёжиком топорщились на её голове, на бледной коже проступил румянец смущения.
— Имя? — задал вопрос лейтенант, буквально нарычав на неё.
— Рядовая Степанова, Вероника, ваше благородие, — спокойно ответила та, хотя в её высоком голосе были слышны нотки обиды. Золин подошёл к ней вплотную. Он был на полголовы выше, и его лицо угрожающе нависло над ней.
— Тут тебе не кружок кройки и шитья, дамочка! Я здесь для того, чтобы из этой компании самоуверенных малолеток, — он указал на колонну солдат, — сделать мужиков, способных не только членом в баб тыкать. Мне глубоко насрать, что у тебя между ног — я спрашиваю со всех одинаково и ожидаю одинаковой отдачи. Не сдюжишь — покатишься к хуям с палубы! Ясно?
— Так точно, ваше благородие! — Степанова с трудом сдерживала слёзы обиды.
— Я не слышу твой писк! — прокричал Золин, брызжа слюной девушке в лицо. — Где твои яйца?! Или ты только для того и годишься, чтобы в тебя хер пихали?
— Так точно, ваше благородие! — с хрипотцой прокричала девушка, едва не закашлявшись от саднящего ощущения на связках.
— Подобрала сиськи и вернулась в строй! — скомандовал Золин.
Солдаты проводили её взглядом. Кто-то жестоко усмехнулся. С трудом сдерживая слёзы обиды, Степанова встала на своё место и вытянулась струной.
— Молчать! — Золин был в ярости. — Первому, кто откроет рот без разрешения, я вырву язык. Я вам не мамаша, я мамашу вашу в рот ебал! Я не делаю различий между вами и поблажек никому не даю. Если кто-то из вас обосрётся, надорвётся или разревётся как баба, полетит быстрее этого корабля через воздушный шлюз! То же случится с любым, кто посмеет мне хоть слово сказать про ёбанную Академию! Я вас тут на ремни порежу, а вы мне ещё спасибо скажете и отсосёте в благодарность!
Лейтенант звучал убедительно, и его слова возымели эффект. Аура самоуверенности, висевшая над колонной, испарилась. И Золин заметил это.
— Запомните раз и навсегда, сосунки! Для меня вы пока — никто, куски самого низкопробного вонючего дерьма шелудивой собаки. Ваши головы забиты академической чушью, которую теоретики войны считают непоколебимой истиной. Как они пережили этот ёбанный ад на Земле — я не представляю. Считаете, что они правы — бегом марш мамаше под юбку. Докажите мне, что способны на большее — и я буду вас уважать. Но пока вы для меня — куски дерьма, и я хочу услышать это от вас! Кто вы?