Страница 73 из 122
XXXIV. У каждой леди есть тайны
Пока я поглощала пудинг с перепелками – от костлявых птиц в пудинге запечатлелась лишь сплошная мякоть, с чесноком перетертая поваром до полной неузнаваемости дичи, если заранее не подсказать едоку ее имя, – в общем, пока я ела пудинг, Сэм, необычайно возбужденный, сбивчиво рассказывал мне о своей первой облаве.
Какое отношение боббикова засада, случившаяся лет шесть назад, имела к моему завтраку? Мне, втайне горевавшей по участи сгинувшего гномкоба, понять это никак не удавалось...
– Там-то, значит, на холме том, миледи, то самое гнездо бомбистское и гнездилось! – Глаза Сэма горели страшным огнем вдохновения. – А нам приказ дали: обходить тихим обходом, со всех сторон обложить логово врага! Ну, мы и окружили всё точным кругом. Хоть дом тот был – квадрат. Инспектор тогда – сержантом еще сержантил; а я – так, мелочь вовсе. И вдруг – тш-ш-ш! – шипмя шипит что-то. И пороховая бочка, видать, какая-то там – ка-а-ак ба-а-абахнет! Ну, мы с налета – прямо в огонь летим, и орем зверино: «Лежать всем! А не то – положим!» А там – одна гарь. И нет живых, так чтоб – живмя... И тут...
– А кто попался-то вам в итоге, Сэм? – не выдержавши кошмара, перебила я.
– А никто! – разулыбался Сэм. – Зато веселье тогда развеселое шло – вот, хоть снова повтор давай!..
Я доела пудинг. Допила чай. И уточнила:
– Видимо, сегодня удалось хорошо выспаться, Сэм?
Сержант облизнулся и потер руки, как будто бы собрался мною закусить.
– Э, нет! Я счастьем побольше счастливый, миледи! Вроде как прощаюсь с вами на прощанье. И...
Я струхнула.
– Меня, что же, в другую тюрьму переводят? О, нет! Я здесь желаю суда ждать!
Но Сэм меня мигом утешил:
– До суда – еще жить да жить, крошка! Дожить, короче! Выкупили вас, миледи! А с инспектором страшной управой управились! Ха-ха-ха! Старая любовь – не гаснет! Всё! Поели вы славно, молодец! Теперь и на волю выпускать – не стыдно! За мною, миледи!
Ничего толком не поняв, я поспешила за сержантом, по коридору.
В комнате для допросов меня ждала неожиданность, как и обещал Сэм по пути туда.
У окна стоял мой адвокат – голубоглазый, красивый, в черном костюме и в черном же цилиндре, но со светло-ореховой тростью. Я лишний раз втайне восхитилась подтянутой фигурой спортсмена и джентльмена, променявшего подлинное благородство на блистательные подвиги в суде.
Два боббика с дубинками охраняли помещение, неустанно таращась грустными серыми очами на пыльные этажерки.
Полуседой беспредельщик собственноручно заполнял чернильной галиматьей желтый лист. Щуплый писарь нервно ерзал в дальнем углу комнаты, робко предлагая: «Мне бы, инспектор... Мож, вам помочь бы, инспектор... Чтоб оно – ровнее легло бы, а?!»
Близ главного злодея сыска, крепко держась за его неподвижный левый локоть, сидела на низком стуле сухонькая престарелая леди.
– О, небеса! – вымолвила я потрясенно.
– Миссис Рашорш-Фонтьер! – строгим тоном обратился ко мне зверолюд, отбросивши перо в сторону. – Мы выпускаем вас под залог, равный жалованию судьи за сто лет его службы... – Инспектор присыпал песочком желтую бумагу и энергично потряс ее в воздухе. – Вы обязаны подписать вот этот документ, и не отлучаться из особняка благородной леди-опекунши до завершения следствия и до самого судного дня. В случае, если вы самовольно покинете кров, которого вы, дамочка, не достойны, я лично отыщу вас – и пристрелю за побег. Мое мнение: достойная леди не должна потерять деньги из-за такого ничтожества, как вы, миссис Рашорш-Фонтьер!
Я молчала. Сэм ободряюще подмигивал мне, пристроившись у серой стены, за спиною шефа.
– Ах, негодник! – Сухонькая ручка леди потрепала шерстяной рукав хамистого зверолюда. – Годы вас не меняют, дорогой мой! Совсем запугали бедную девочку, инспектор! Незачем, незачем! Уверяю вас, милорд будет к нам милостив, Марк!
Весьма знакомая мне, благородная леди встала со стула.
Инспектор поцеловал ее увядшую ручку. И они – мой враг и моя спасительница! – впились друг в друга такими особенными, скорбно-ласковыми взорами, что ошибиться в выводе было невозможно: то засветилась полузабытой болью та самая старая любовь, о которой недавно упоминал сержант Мак-Якобински...
Я сбегала в камеру. Шустро собрала вещи.
Провожая нас до кареты, инспектор успел еще десяток раз коснуться руки моей защитницы, а затем, напоследок, зловеще прошипеть мне в ухо: «Попробуй сбежать, маркиза! Убью! Лично!..»
Сэм и адвокат сели в маленькую карету – напротив меня и леди, выкупившей меня из тюрьмы.
Зеленая карета, походившая по форме на нераскрывшийся бутон мальвы, загромыхала на красных колесах по удобным мостовым Лондвисса.
– Я к вам пару полисменов уже послал, уважаемая! Но хочу еще разок им внушить, чтобы не озоровали там у вас. Озорники они еще, молодцы-то наши! Самый ведь молодняк в дозор-то ставим. И потому еду... – пояснил Сэм.
Моя защитница кивнула. Натянула на сухонькие ручки желтые лайковые перчатки. Опустила черную вуаль на морщинистое лицо.
– Не знаю... Как вас... Благодарить... – У меня больно сжималось сердце. Слова застревали в горле. – Как же вы узнали?
– Газетчикам до всего есть дело, моя дорогая! – из-под вуали откликнулась защитница. (О, небеса! Как же знакомо леди томно растягивала фразы!) – А я, хотя и клянусь ежедневно, что навсегда перестану читать новости, однако же: нет-нет, да и заглядываю в белые листки с черными пакостями! Вам следовало бы послать мне письмо, моя дорогая!