Страница 17 из 27
Я же знала, что по моему слову будет. Княжич уже сам решил так. А воевод слушает, скорее чтобы не сомневались, что слово их для молодого княжича важно.
Вечером второго дня меня в шатер княжича привели.
- Что ж, колдовка, решил я, что на юг пойдем. – сказал княжич. – А тебя позвал, чтоб сказать, если удумала чего, тебя же и заставлю ответ держать.
На то я только плечами пожала.
- Не боишься? – подался он вперед.
- Чего боятся? Я знаю, что говорю, княжич, и от слов своих не отказываюсь.
На то он только выровнялся и велел меня увести.
А на выходе столкнулась я с девкой княжича. Она как раз входила, когда меня Альвар, в спину подталкивая, выводил. Хороша, что сказать. Высокая, что мне голову задрать пришлось, косы и глаза черные, а кожа белая, рот алый пухлый, нос маленький. В мужские одежды одета, да с ножом длинным охотничьим на поясе. Хороша. Да только мне эта красота лихой показалась. И чудилось, что от нее кровью тянет.
- Это еще кто? – спросила она красивым грудным голосом, а в глазах злой огонек зажегся.
- У княжича Сельфа спросишь, Вельвена. – сказал Альвар спокойно, я же на то только зубами скрипнула.
Может же, как человек нормальный говорить, чего тогда на меня зверем рычит?
- Спрошу, Альвар, не сомневайся. – зашипела на то полюбовница княжичева и в шатре и скрылась.
- Идем уже. Чего стоишь? – сказал, меня под руку беря. – Теперь она его надолго займет.
Что мне на то говорить нужно было, не знаю. Потому и шла молча.
Вместе с решением своим, княжич Сельф всем велел наказ его донести, что колдовка Кристиана, теперь под его защитой и если кто меня тронет, тем ему обиду учинит и отвечать перед ним же и будет.
Потому на следующий день мне по улице разрешили погулять, да воздухом подышать. После душных шатров, когда и небо видела только когда из одного в другой, как скотину домашнюю гоняли, даже стан военный милым был. Потому и стояла, вдыхая полной грудью запах и костров, и перегара, и конского навоза. Люб был даже ветер зимний злой, да снег густой, как стена. И даже на косивших на меня настороженно воев, готовящихся с места сняться, не глядела. Что мне было до их хмурых поглядов? Не убудет. И не было дела до, сопевшего рядом, Альвара. Да только рассеянно трепала по голове волка его, что Бураном звался. Он и правда, как буран был. Особенно то ясно становилось, когда рык его с горла звериного вырывался. Да только не боялась его больше. Сама не знаю, когда и как бояться перестала.
- Ты, дочка так бы не стояла на ветру. Продует еще, – сказал подходящий к нам Велэй.
При свете дневном он мне еще старше показался. Лицо обветренное, да полущевшееся, глубокими морщинами испещрено, глаза внимательные. А только добрые были глаза те. Потому и улыбнулась ему и сказала, что не холодно, а хорошо, после духоты-то. Он же только хмыкнул на мои слова.
- Ты Альвар иди, я пригляжу за колдовкой. У тебя ж и свои дела есть.
Тот же нахмурил брови, губы поджал. Но после кивнул и без слов ушел, хлопком по ноге волка подзывая.
Я от облегченного вздоха сдержать не смогла.
- Обижает что ли? – спросил Велэй.
- Нет, что ты. Просто пугает, больше зверя своего.
- Это да. Не ты одна его опасаешься.
- И ты?
- Я нет. Давно его знаю. Еще когда он колдуном был. Сильным колдуном. Ученым. Он когда дар потерявши, хмурый стал, да нелюдимый, а все же знаю, что не плохой он. Что человек, что воин. И княжич его за то ценит.
Я же нахмурилась. Если Альвар колдуном был, да дар свой утратил, не потому ли я теперь и жизни его не вижу. О том и спросила.
- И потому. Колдун, дара лишившись, для мира умирает будто. А еще потому что жизнь и судьба колдунов и колдовок одним богам подвластна. Они и распоряжаются ею.
Только хотела спросить, как сталось, что колдуном перестал он быть, да не успела.
- Так значит таххарийская колдовка? – толи спросила, толи мурлыкнула, как кошка сытая, девица, что Альвар Вельвеной назвал. – Может, и мне чего скажешь?
Мне же на нее и смотреть не хотелось. Надо ж так, чтоб боги в такое красивое тело, гнилую напрочь душу поместили. И так не только я думала. Заметила, как нахмурился Велэй, как потяжелел его взгляд. Потому и не стала даже оборачиваться на голос ее.
- Не стану я тебе говорить ничего.
- Что ж так? Зазналась может, когда княжич тебя под свою защиту взял? Так ты смотри, он человек такой, сегодня пестует, а завтра и пинка даст.
- Я то и без тебя знаю, - сказала спокойно, все же обернувшись. – И так же знаю, что и ты боишься, как бы не прогнал тебя. Не княжич тебе нужен, а власть его. Потому и говорить ничего не хотела. Что бы ни сказала – от пути выбранного не отступишься. А о погибели говорить не люблю.