Страница 448 из 470
За время казни Кевин, насколько Филип сумел заметить, ни разу даже не взглянул в его сторону. Застыл, как каменное изваяние, глядя прямо перед собой. Неподалеку от Грасса стоял Фрэнк. Бедняга! С его сострадательной натурой тяжко присутствовать при подобном, тем паче, что именно он взял немого Мартина под арест. Но служба в отряде, кажется, закалила друга - он выглядел угрюмым, но спокойным.
Толпа восторженно взревела, увидев, как на арену спускается их Лорд-Защитник. Отец решил возродить древнюю традицию, по которой самых худших из преступников самолично казнил принц Сюляпарре. Пусть ее глубокое сакральное значение затерялось во тьме веков, сейчас она была призвана напомнить народу, который почитал лишь тех, кого боялся, что его правитель - больше, чем символ, что он способен расправиться со своими врагами и врагами страны. Если понадобится - собственными руками.
Этот кровавый спектакль, подумал Филип, как раз то, что нужно, чтобы отвлечь народ от тягот жизни в военную пору, растущих цен и высоких налогов. Жаль лишь, что Бэзил увидит отца в роли палача... Но об этом поздно было волноваться.
Когда Лорд Томас занял свое место на арене, палач шагнул к преступнику и сделал широкий разрез вдоль живота, выпуская наружу влажные петли кишок. Филип смотрел, не в силах оторваться, как отец, взяв щипцы, запускает их в самое нутро, возится там, под последний вопль живучего злодея... А потом извлекает на свет, поднимая над головой...
Спазм пробежал от желудка к горлу, и Филипа согнуло пополам. Мир вдруг потускнел, подернутый мутью; только в центре его билось, истекая кровью, горячее алое сердце...
Какой позор! Сейчас тебя вырвет, или, того хуже, свалишься в обморок, которым грозил брату, у всех на виду. Бэзил будет смеяться, будут потешаться нарядные вельможи и грубая чернь, мальчишки и старики, женщины из народа и малыши, что сидят у них на плечах...
Стараясь дышать глубоко и ровно, Филип нашел среди Ищеек знакомую фигуру, чувствуя, как бешеное вращение вселенной замедляется. Кевин по-прежнему не обращал на него ни малейшего внимания, наглый ублюдок, но он был рядом, как и отец, а это значило, что все будет хорошо.
Отец... Он все еще вздымал вверх руку с ужасным трофеем, как вдруг пошатнулся, словно оступившись на ровном месте, схватился другой рукой за плечо палача.
Филип подскочил; все страхи испарились из головы пред лицом нового, всепоглощающего. По толпе прокатился ропот, испуганные возгласы. Рядом взлетел со скамьи Бэзил; то, как он побледнел, как дрожал всем телом, несомненно, тронуло бы лорда Томаса, если бы он мог это видеть.
Со своего места Филипу почудилось, будто лицо отца отразило на миг смесь экстаза и муки. Глаза его закатились, он шатался.
Филип приготовился бежать вниз; кто-то из Ищеек ступил вперед - Фрэнк. Остальные замерли, парализованные общим шоком.
Но жуткий момент закончился быстро. Через мгновение отец снова твердо стоял на ногах, успокоительно помахал толпе. Сердце преступника отправилось в огонь, туда же, куда и кишки. А лорд Томас громким голосом объявил всему амфитеатру, что тело проклятого Богами людоеда будет отдано народу на поругание.
Бэзил упал на свое место, все еще с остекленевшим взглядом; сел и Филип, стараясь прогнать с лица даже тень беспокойства - сейчас на него многие смотрят. Но пока сердце людоеда обугливалось в жаровне, его собственное сжимали ледяные пальцы. Он привык считать отца непоколебимым колоссом, не мог припомнить даже, когда тот последний раз болел. Что же это было?..
Лорд Томас удалился с арены; ему предстояло пройти омовение - ритуальное и настоящее, и другие очистительные обряды прежде, чем он воссоединится со своим семейством. Ушел палач, цепочкой потянулся с кровавой сцены караул - городская стража в нарядных одеждах и цветастых кокардах шествовала следом за Ищейками в их багровых плащах - такой распорядок был личным указанием Филипа, вызвавшим немало недовольства. (Не такой скандал, как когда гильдия виноделов проехала впереди гильдии ювелиров на шествии в день Святого Юля, но все же достаточно громкий.) Что ж, Филип обещал Фрэнку, что служба в отряде станет однажды почетной; сейчас для возвышения Ищеек имелся по крайней мере один предлог, а вскоре, если повезет, появится и новый.
Филип хотел отправиться вслед за ними - и за другом, и за недругом, поговорить, с каждым по отдельности. После всего, что случилось с ним в Доме Алхимика, пришлось признать - он не может обходиться ни без одного, ни, как ни печально, без другого. Филип не знал, что именно скажет, но раз он так превосходно справился с задачей все испортить, то должен суметь так же виртуозно все исправить, не так ли?.. Все должно пойти по-другому...
Надо только немного подождать - пока не придет в себя, не соберется с мыслями. В конце концов, время у него есть.
Уже расходились высокие гости, сидевшие в особых ложах; заторопились к выходу почтенные мещане. Чернь же, напротив, подбиралась к арене, где все еще висел на подобии креста Мартин, немота которого стала полной и окончательной.
По традиции, его тело следовало разрубить на куски, а их, в качестве (сомнительных) трофеев, разослать в несколько городов. Одна нога поехала бы в Дервин, другая - в Ардаз-на-Аграрде, правая рука - в Сарсанну, левая - еще куда-нибудь, а голова пугала бы народ с городской стены или моста. Но сегодня, по повелению Лорда-Защитника, труп доставался на растерзание толпе - еще одна возможность для самых обездоленных излить свое отчаяние и ярость.