Самоубийство Земли

— Ты — сволочь, — сквозь зубы веско прошептал Андреев, сбросил все папки со стола и выскочил из комнаты.

— Дурак, тебе ж некуда бежать! Идиот! Погляди, что в этой папке лежит, одно название чего стоит: «Подлинная история рождения, отрочества и юности Сосо Джугашвили, будущего диктатора». Куда же ты?..

Андреев захлопнул дверь. Голос Пушкина растворился в мягком уюте кооператива.

Бирюзовые стены холла убаюкивали взгляд, ноги вязли в податливой упругости ворса. С улицы доносилось робкое дыхание жары, долетали неясные звуки города, казавшиеся далекими, неестественными, чужими. Но раздражение уже разлилось по всей душе Андреева, затопив мысли, чувства, эмоции, и лишь густая злоба, словно остров, прочно укрепилась в этом море. Остров злобы поднимался к гортани, мешал дышать, и Андрееву захотелось распахнуть дверь дурацкого кооператива — пусть там, на улице, плотная стена духоты, только бы вырваться отсюда, только бы выйти.

Андреев метался по холлу, пытаясь найти выход, но его не было, а в глаза все время бросалась надпись «ТВОРЧЕСТВО» и улыбающийся чертик на дверной ручке.

— Эй, есть здесь кто? — крикнул Андреев, и почти физически ощутил, как звук его голоса, ударившись о стену, утонул в коврах. — Эй!

В этом доме не жило эхо. Звук, едва родившись, тотчас же умирал. От этого моему герою стало совсем не по себе.

Андреев упал в кресло и запрокинул голову.

Заныла шея. Пришлось опустить голову, и только тут заметил мой герой в одном из углов холла темный проход.

Коридор оказался столь узким, что пришлось замедлить шаг и передвигаться по нему чуть боком. Круглые лампочки дневного света вспыхивали перед Андреевым и гасли за его спиной, будто кто-то невидимый разливал и тотчас слизывал жидкую сметану. Пол, потолок, стены были окрашены в неестественный яркий голубой свет — как небо на открытках. Медленно и осторожно передвигался Андреев в голубом пространстве, словно ведомый невидимой, но очень могучей силой.

Впрочем, невидимая сила всегда страшней, ибо она необъяснима и неожиданна. Страшное пугает, незаметное уничтожает без предупреждения; огромность может быть снисходительной даже к врагу, незаметность снизойти не может. Недаром в дни войны чужого, внешнего врага бьет мощь армии, однако стоит наступить в стране жутким временам террора, своего, «внутреннего врага» уничтожает армия незаметных людей. Недаром во все времена люди так боялись змей, им, а не могучим львам или слонам приписывали всякие пакости и гнусности, но их же — змей — люди возвеличили в символ мудрости…

Узкая голубизна коридора не кончится, казалось, никогда. Жутковато было идти под вспыхивающими и гаснущими лампами неизвестно куда. Тень Андреева пульсирующе возникала рядом с ним. Он пытался прибавить шаг, но если идешь боком, трудно думать об увеличении скорости. Андреев продолжал передвигаться медленно, держась зачем-то руками за стены, а в голове его сами собой возникали мысли, которые в стародавние времена назвали бы смиренными. Думал он, например, о том, что все, имеющее начало, непременно должно иметь и завершение (а тем более — коридор), и о том еще, что, конечно же, руководит им в этом странном особняке невидимая, а оттого могучая сила, и сопротивляться ей столь же глупо, как, скажем, пытаться руками задержать ураган.

Несмотря на узость и кажущуюся бесконечность, голубой коридор рождал в душе человека спокойное, достойное смирение. Смирение уничтожило злобу, и мой герой вышел из коридора скорей успокоенным, нежели раздраженным; скорей любопытным, чем испуганным.

И сразу увидел дверь. Подошел к ней, схватился за улыбающегося чертика, рванул на себя. Дверь легко распахнулась, и только тогда, боковым зрением, Андреев увидел черную табличку, а на ней надпись — строгими золотыми буквами:

ЛЮБОВЬ

Андреев шагнул в комнату. Дверь за его спиной мягко и бесшумно закрылась.

Едва мой герой огляделся, ему в голову кошкой прыгнула мысль и начала там противно царапаться. Мысль была следующая: «Я схожу с ума».

В абсолютно пустой комнате за столом, сияющим первозданной наготой, сидела молодая женщина. Была ли она красива? Она была притягательна, а это — важней. Черные длинные волосы сливались с черной шалью, создавая ореол таинственности. Из-под этой темноты смотрели огромные черные глаза, смотрели внимательно и чуть испуганно — то был взгляд настоящей женщины.

Но, конечно, не красота женского лика так потрясла моего героя. Сидящая перед ним женщина была невероятно, неестественно, невозможно похожа на Хозяина, а значит и на Александра Сергеевича. Перед Андреевым предстал очаровательный вариант все того же лица.

Кошка, сидящая в его голове, убрала когти, и он подумал довольно спокойно: «Или все эти кооперативщики — родственники, или они умеют раздваиваться… растраиваться… Все ясно: у меня начинается бред».

— Садитесь, пожалуйста, — почти пропела женщина, и робкая улыбка пробежала по ее лицу. — Я вижу, у вас несчастье? Вы — одиноки? От вас любимая ушла?

«Начинается», — с ужасом подумал мой герой, и ему захотелось выскочить из комнаты, но вместо этого он сел в широкое удобное кресло.

— Итак, у вас несчастье, — повторила черноволосая женщина. — Что же вы сразу к нам не пришли? Это с творчеством еще много проблем, хотя и они, как вы уже убедились, решаемы. А с любовью все просто: ее нет. Во всяком случае, нет той романтически-идиллической любви, на которую все вы так надеетесь… Вижу ваш недоуменный взгляд и понимаю, что нам придется заняться некоторыми общими вопросами… Вы расслабьтесь в кресле, чтобы вам было удобнее сидеть, — неожиданно посоветовала женщина.

И Андреев подумал: «Они не только похожи внешне, у них даже реплики повторяются».

На этом закончились его собственные мысли: он снова подчинился чужой логике.

— Странное дело, — улыбнулась женщина, — каждый, кто приходит в наш кооператив, может долго рассказывать, скажем, о положении негров в Америке или о путях решения Продовольственной программы. Уверяю вас: рассказ получится вполне эмоциональный и выводы будут сделаны достаточно глубокие. Но стоит попросить поведать хоть что-нибудь о себе самом, о собственных взаимоотношениях с миром — собеседник тут же теряется, не может двух слов связать, не говоря уже о том, чтобы делать какие-то обобщения. Вам не кажется странным, что люди вообще создания очень парадоксальные? Ведь земная природа — творец, уважающий логику, единственное нелогичное, противоречивое создание природы — гомо сапиенс. Остается предположить: либо человек — никакой не венец природы, а не то шутка, не то брак гениального Создателя, либо же он заслан на землю из космоса. Вот вам, пожалуйста, одно из многочисленных противоречий: будучи творением глубоко эгоистичным, человек о внутренней своей сущности задумывается куда реже, чем, скажем, о состоянии окружающего его мира. Вам никогда не казалось странным, что можно увлечь огромную массу людей, предложив новую систему построения общества, но я не ручаюсь, что вам удастся поднять хотя бы одного человека, если вы откроете ему систему взаимоотношения людей. Не от того ли книги никого никуда не подвигают — подвигают только манифесты? А теперь представьте, что ту энергию, которую люди веками тратили на переустройство мира, — заметьте, при этом они никогда не были уверены, что изменяют именно то, что надо, и именно так, как надо, — так вот, представьте, что эту энергию люди направили бы на переустройство самих себя. Поверьте, в этом случае люди сегодня были бы подобны богам, а мир — прекрасным и справедливым. Впрочем, мне кажется, я утомила вас своими отвлеченными рассуждениями, — неожиданно улыбнулась женщина. — Вы меня совсем не слушаете.

— Что вы, мне очень интересно, — попытался улыбнуться и Андреев. — Просто мы так редко говорим обо все этом, что я…

Андрееву совершенно не хотелось продолжать, мысль его, не получившая воздуха слов, — задохнулась.

Женщина, однако, не обратила на это никакого внимания.