Страница 41 из 61
Спал, как всегда, сжавшись в комочек, Великий Командир, судя по счастливой улыбке на его лице, снилась ему Мальвинина, которая вчера приходила, а сегодня почему-то не пришла.
Спал Воробьев, тоненько посвистывая во сне.
Спали в своих казармах золотые. А те из них, кто нес дежурство, — спал на посту.
Но Безрукий знал: скоро трижды вспыхнет Великий Свет, и, подвластные сигналу всеобщей тревоги, соберутся золотые на площади, окружат плюшевых. И, разумеется, Великий Командир туда подойдет, и Последний Министр, и тогда тот, кто должен не промахнуться, — не промахнется… А он, Безрукий, станет героем, спасшим Великую Страну от непоправимого…
В голове Безрукого все было расписано четко, как в Приказе. И он снова и снова прокручивал будущее, которое, без сомнения, будет развиваться по его сценарию.
Вот только Великий Свет не зажигался. Все сроки давно прошли, а за окнами хижины по-прежнему висела темнота.
Плюшевые топтались молчаливой группой, совершенно не понимая своих дальнейших действий. Вообще-то плюшевые привыкли жить достаточно размеренно, предпочитая те изменения в жизни, которые были бы хорошо подготовлены. Любой, даже самый незначительный отход от плана до такой степени выбивал их из состояния равновесия, что они были готовы незамедлительно идти по домам, ложиться в свои постели, чтобы увидеть прекрасные сны о том, что им не удалось сделать.
Занятые борьбой с этим соблазнительным желанием, плюшевые не сразу заметили, что у веревочной лестницы стоит Собакин-маленький и дергает нижнюю ступеньку лестницы с таким видом, будто никак не может решить: лезть ему наверх или нет.
Они молча придвинулись к Собакину-маленькому и смотрели на Ответственного за ведение протоколов одним всеобщим взглядом, который выражал вопрос: кто же все-таки перед ними стоит и за что он, в конце концов, несет ответственность?
Естественно, первым нашел верный ответ Медведкин.
— Друзья мои! — начал он речь. — Время выдвигает настоящих героев. Перед нами простой плюшевый, который…
— Не надо, — перебил его Собакин-маленький.
Затем он подошел к Собакину-большому и потрепал его по плечу. Потом подошел к каждому плюшевому и пожал руку.
Делал он это как-то очень трогательно, и от этого всем стало печально, а Матрешина даже заплакала и поцеловала Собакина-маленького в приклеенную улыбку.
«Что ж это мы делаем? Что ж это творится такое?» — подумал Петрушин, пожимая руку Собакину-маленькому, но вслух, однако, ничего не сказал.
Собакин-маленький вздохнул, подошел к лестнице, взялся за нижнюю ступеньку и, оглядев всех присутствующих отсутствующим взглядом, спросил:
— Три раза надо дернуть, да? Обязательно — три? — Все согласно закивали головами. — Вот и хорошо… Три раза… Только вы не подумайте чего лишнего. Я просто лазить умею хорошо, быстро. — Он поднялся на первую ступеньку и оттуда крикнул. — Вы только вспоминайте меня, ладно? Обязательно вспоминайте!
И начал быстро-быстро карабкаться наверх.
Напряженно вглядываясь в темноту, Безрукий нервно грустил у окна.
— Свет, — беззвучно шептали его губы. — Пусть наконец-то будет свет! Умоляю вас: свет! — просил он, неизвестно кого.
И выпросил.
Прямой, как штык, вертикальный луч вспорол темноту ночи.
И в ту же секунду хижину и казармы потряс визжащий крик сирены.
Безрукий выскочил из хижины и зашагал в сторону площади. Он не стал будить Великого Командира и уж тем более Воробьева: сами проснутся. Не стал проверять, прибегут ли солдаты: Приказы в Великой Стране всегда выполнялись неукоснительно.
Главный Помощник Великого Командира понимал: для того, чтобы войти в историю, надо прийти на площадь первым. И он торопился это сделать.
Подняв головы, плюшевые напряженно ждали, когда вспыхнет Великий Свет. И когда он вспыхнул, всех обуял невероятный восторг гражданского свойства: плюшевые бросились обнимать друг друга, пожимать друг другу руки и говорить слова, не совсем ясные по сути, но все равно очень приятные и важные.
Свет погас. Тревожная темнота, накрывшая площадь, немного охладила пыл. Но тут Великий Свет вспыхнул вновь, даже, как казалось, с новой силой — и снова разлились радость и веселье.
Свет погас во второй раз. Плюшевые открыли рты, приготовившись криком приветствовать третью решающую вспышку. Великий Свет не загорался. Но поскольку рты уже были открыты и требовали крика, плюшевые стали кричать: «Эй, Собакин-маленький, давай свет! Три раза договаривались! Давай еще!»
Свет не загорался.
Даже в провале огромного окна, ведущего неизвестно куда, совершенно ничего не светило. Плотная бесконечная темнота уничтожала ощущение реальности и порождала ужас.
На всякий случай плюшевые взяли друг друга за руки, и по их рукам, как по проводам, прошел панический страх. Они поняли вдруг, что, размышляя о том, как зажечь Великий Свет, совсем забыли подумать над тем, а что же делать после этого? Назначая множество Ответственных, они забыли назначить Ответственного за продолжение.
И тут раздался крик Собакина-маленького, и Великий Свет вспыхнул в третий раз.
Плюшевые увидели, что они окружены двойным кольцом солдат. Впереди золотых стоял Главный Помощник Великого Командира, а сам Великий Командир торопился на площадь.
— Великий Командир! — крикнул Безрукий, — я спешу сообщить тебе: только что моими усилиями и усилиями доблестных золотых был предотвращен страшный бунт! Переворот! — как ни страшно произнести это слово. Эти плюшевые хотели уничтожить и тебя и нашу Великую малострадальную Страну! Страшно подумать, что могло бы начаться у нас, если бы к власти пришли плюшевые! Ибо каждый должен заниматься своим делом, и не дело плюшевых приходить к власти! К счастью, у тебя есть Главный Помощник, способный предотвратить бунт…
Безголовый, наконец, добежал до шеренги солдат и дрожащим голосом спросил:
— Что это?
Неторопливой походкой, позевывая и почесываясь, из хижины вышел Воробьев.
Безрукий решил, что вопрос относится к Последнему Министру и ответил:
— Да, Великий Командир, твой вопрос, как всегда очень прозорлив! Заметь, пока у нас в стране не было некоторых, якобы руководителей, не было и бунтов…
— Что это? — перебил своего Главного Помощника Великий Командир и поднял глаза.
Все проследили за его взглядом и увидели Собакина-маленького. Он висел на шнуре, ноги его слегка покачивались, будто все еще надеялись добраться до веревочной лестницы. Глаза выкатились, улыбка отклеилась и болталась ненужной тряпкой, пена еще пузырилась у раскрытого рта. Видимо, никак не мог он дернуть шнур, и жизнью своей заплатил за то, чтобы Великий Свет все-таки вспыхнул трижды. Как договаривались.
С криком: «Сволочи!» — Собакин-большой бросился на солдат. Но уже через мгновение он лежал на земле, придавленный к ней сапогом золотого.
— Немедленно снять этого плюшевого идиота! — заорал Главный Помощник. — Немедленно!
Петрушин схватил Собакина-маленького за ноги. Нет, он не протестовал, не устраивал истерик — он просто не хотел, чтобы золотые дотрагивались до тела его друга.
Удар приклада опрокинул его.
«Вот сейчас бы мне антитолпин, хоть бы чуточку», — совершенно некстати подумал Петрушин и вскочил на ноги. Но не успел сделать и шага — как получил новый удар в голову. Все поплыло у него перед глазами, в сиянии звезд и радуг он увидел Ее. Она была совсем рядом — Петрушин потянулся к Ней, но прикоснуться не мог. Тянулся — и не мог дотронуться…
Солдаты начали снимать труп, но у них ничего не получалось: сказывалась нехватка опыта. Они только дергали за шнур, Великий Свет то вспыхивал, то гас. Вспыхивал — и гас снова. И в этом пульсирующем свете возникала голова Собакина-маленького с выкатившимися, будто удивленными, глазами.
Матрешина бросилась к лежащему Петрушину, обняла. Но золотые отшвырнули ее, и она осталась лежать под постаментом памятника Великому Конвейеру.