Страница 70 из 76
И я отдавала ему нежность, всю, какая была во мне, а было её много, как выяснилось, очень много. Она копилась долгие годы жизни с нелюбимым мужем, а ведь я не жалела её, просто она никому не была нужна. Теперь в ней купался другой, он утопал в ней, словно в ласковом белом облаке, он исцелялся в моих руках.
Однажды в дождливый вечер Алексу полегчало, тошнота его, наконец, отпустила, и он, ослабленный, лежит в своей спальне на боку, обнажённый по пояс, худой, обритый. Я впервые набираюсь смелости и укладываюсь рядом, однако не касаюсь его, и мы долго смотрим друг другу в глаза. В его взгляде усталость и что-то необъяснимое, нечто такое, что очень меня трогает, терзает. Этот момент чётко отпечатывается в моей памяти, потому что наделён особенным для нас смыслом.
Пережитое за последний месяц настолько нас объединило и сблизило, что со мной, запечатанной во многих смыслах личностью, случается неожиданный порыв: я касаюсь его плеча там, где начинается татуировка, и провожу по ней ладонью. Алекс закрывает глаза и едва улыбается, наслаждаясь моей скупой лаской.
Вот, оказывается, что ему нужно: ласка. Для такой холодной женщины, как я, это открытие. Я придвигаюсь ближе настолько, что могу слышать дыхание и ощущать тепло тела мужчины, которого теперь уже осознанно и отчаянно люблю. Не открывая глаз, он вдруг обнимает меня в таком нежном порыве, что на мои глаза наворачиваются слёзы, и это не жалость или боль, это любовь.
Алекс настолько слаб, что даже в таком трогательном и долгожданном моменте нашей первой за годы нежности не может продержаться дольше десяти минут и скоро засыпает. Я закрываю глаза и присоединяюсь к его дрейфу.
Мы впервые прикоснулись друг к другу в тот вечер, не считая моих манипуляций с инфузиями и перевязками. И именно тогда его измученный, уставший мозг принял одно очень важное решение.
{R. E. M. - Everybody Hurts (Live at Glastonbury 2003)}
Я понимала, как сильно была нужна ему в то время, и хотя моя миссия порой бывала невыносимой, иногда случались моменты, ценнее которых сложно представить. Это были волнующие чувственные мгновения, многому нас научившие и по-настоящему открывшие друг для друга.
Алекс пытается подняться со своей постели, я спрашиваю:
- Куда ты?
- Хочу душ принять.
- Прости, но объективно в нём нет такой уж необходимости. Ты принимал его вчера, - я стараюсь быть мягкой, но мне сложно.
- Вообще, это нужно делать как минимум дважды в день, – говорит, подняв на меня глаза.
- Конечно. Но не в том состоянии, какое у тебя сейчас. Ты постоянно спишь и не двигаешься, тебе нечего смывать с себя, поверь, всё в порядке.
- Мне правда нужно, - снова пытается встать, но опять не может, потому что у него головокружения, иногда настолько сильные, что он не может удержаться на ногах.
- Хорошо, хочешь мыться, будешь делать это вместе со мной. Я не желаю повторения прошлого раза! - отрезаю, потому что теряю терпение.
Прошлого раза… а в прошлый раз было всё тоже самое: его упорнейшее желание помыться в душе и его полнейшая неспособность это сделать. Я стараюсь относиться к его желаниям и потребностям с пониманием и уважением и поэтому позволяю уединиться, а сама в это время сижу на нервах и в страхе: как бы он не убился там, в полнейшей самостоятельности.
И вот «в прошлый раз» я сижу и слушаю шум воды уже слишком долго. Не выдерживаю, зову его, ответа нет, и у меня обрывается сердце. Сломя голову бросаюсь в душ, открываю дверь и вижу: он лежит на полу без сознания. Хватаю его голову и бью по щекам, а у самой слёзы, паника и нервы на пределе: я же не знаю, может он и умер уже! Но нет, медленно открывает глаза, пытается сосредоточиться, видит меня, рыдающую и прижимающую его голову к своей груди, и говорит вначале спокойно:
- Всё нормально, просто закружилась голова… - его голос очень мягкий, даже ласковый.
Затем осознаёт всю унизительность ситуации для своего мужского достоинства, да, того самого, которое диктует ему, что «мужчина должен быть сильным и развитым физически, если претендует называться им», и надрывно просит меня:
- Пожалуйста, выйди отсюда…
- Нет! Ни за что я больше не оставлю тебя, мистер самостоятельность! – и я усилием воли сворачиваю свои рыдания, страх понемногу отпускает, ведь он жив, а это главное на сегодня.
Когда-то этот парень носил меня на руках, словно лёгкое воздушное пёрышко, когда-то на его широкой груди я терялась, как маленький беспомощный котёнок, когда-то он соблазнял меня одним лишь только своим видом, своей улыбкой. А теперь немощен настолько, что не может делать элементарные вещи, не способен помыться, не потеряв при этом сознания, не в состоянии дойти до машины сам, когда мы едем в клинику, не может есть, почти не может одеться, не может мне противостоять и покорно повинуется, чаще всего, но не сейчас. Сейчас он смотрит на меня умоляющим взглядом, полным муки, и снова просит:
- Выйди отсюда, прошу тебя!
И я понимаю, насколько ему это важно. В эту секунду, в это мгновение ничто его так не ранит, как моё созерцание его бессилия и физического упадка, его слабости и беспомощности.
И я подчиняюсь так же, как когда-то в Париже согласилась на шубу:
- Хорошо, ты сможешь сам подняться? Или мне вначале помочь тебе, потом выйти?
- Я сам…
- Хорошо, я выхожу.
Сразу же отворачиваюсь и поднимаюсь, знаю, он следит за мной, и я нарочно на него не смотрю.
Сижу опять не на кровати, а на нервах, снова боюсь, и тут мне в голову приходит мысль, подхожу к двери:
- Алекс!
- Да?
- Мне можно войти?
- Можно.
Вхожу, он уже поднялся, бёдра завёрнуты в полотенце, тело худое до такой степени, что у меня сжимается сердце - полностью голым я его ещё ни разу не видела, максимум без футболки, но это выглядело не так устрашающе.