Страница 24 из 76
The Sound of Silence (Original Version from 1964)
Это была лунная ночь, и в спокойном море след, отброшенный жёлтым диском на воду, выглядел золотым путём в небо, усеянное по-летнему яркими звёздами – зрелище совершенно незабываемое в своей поэтичности! Вода действительно оказалась гораздо теплее, чем днём.
Алекс находился в состоянии такого душевного подъёма, что счастливейшая из всех улыбок не сходила с его лица, а сам он, улыбаясь, выглядел ещё красивее и романтичнее. Его тёплые руки на моей талии были самым восхитительным ощущением на свете, они поглаживали мою спину, иногда совершенно, конечно, не нарочно сползали на ягодицы, доставляя мне этим поддразниванием необычное удовольствие. Но что мне нравилось в Алексе больше всего - он чётко знал границы приятного и допустимого с точки зрения женской гордости, и потому то, что он делал в постели, никоим образом не переносилось сюда, на пляж, так что мои подводные ягодицы были максимумом его тактильных услад. А вот губы, шею и плечи он целовал много, обдавая меня своим горячим дыханием.
Мы плавали вместе и наперегонки, и, конечно же, я была первой, только почему-то побеждённый Алекс оказался сзади меня и терзал мой затылок в том самом месте, от которого расходятся сладостные мурашки.
Он не сводил с меня глаз, не отрывал рук, он словно использовал каждое мгновение этого времени, где мы вместе, где мы вдвоём и как будто по-настоящему принадлежим друг другу. И он всё время улыбался, а я удивлялась, как это у него губы не болят от бесконечных поцелуев и улыбок, обдавал меня своей нежностью почти без остановки, заливал ею с головы до пят, я растворялась в ней и завидовала сама себе.
Ну и пусть всё закончится, но ведь было же! В такие моменты отчаянно хочется сделать невозможное - остановить время.
Купаясь, мы оба совершенно протрезвели, и Алекс шёпотом объявил:
- Теперь можно идти в постель.
- Только теперь?
- Да, только теперь.
- Почему раньше было нельзя?
- А разве есть смысл заниматься тем, что основано на чувственности, в тот момент, когда ничего не чувствуешь? – с этими словами он снова берёт меня на руки и несёт на нашу террасу, в нашу комнату, в нашу постель.
Божественно красивый и поистине ангельски нежный Алекс аккуратно и медленно опускает меня на наше ложе, и я понимаю, сейчас будет нечто необычайно романтичное.
Он едва касается меня, гладит мою кожу, он нежен, так нежен и томительно медлителен в своих поцелуях и ласках, что меня переполняют непонятные чувства, они распирают мою грудную клетку и стремятся вырваться наружу. Его губы ласкают меня, а я… я едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать, потому что сердце колотится в бешеном ритме, меня переполняет счастье, оно струится и струится из меня, а я не могу понять, откуда оно взялось, и что происходит со мной, ведь это только лёгкий, летний, почти курортный роман, только небольшой, совсем короткий роман, о котором я скоро забуду.
Мы спим по два часа в сутки и, похоже, высыпаемся - то ли воздух тут такой чистый, то ли солнце такое питательное, то ли счастье наше такое необъятное… Счастье?
В один из последних дней Алекс арендует машину, конечно же, чёрный Porsche, ведь он ездит только на этой модели, и мы едем в живописное место с не менее живописным названием Тосса дел Мар.
Алекс одевается в белую рубашку с длинным рукавом и синие узкие брюки, давая тем самым понять, в каком стиле желательно быть и мне. Он делает всё ненавязчиво, его манера говорить полунамёками, жесты и поступки всегда пропитаны аперитивом полутонов, словно, запуская мяч, он не толкает его, что есть мочи, а лишь слегка подталкивает, но объект приложения силы при этом летит на невиданной скорости. Я опасаюсь этой его привычки, боюсь спрашивать, боюсь говорить. Надеваю синее элегантное платье до колен, туфли на каблуках. Алекс довольно расплывается в улыбке - я верно истолковала его немой намёк и рада хоть в чём-то ему угодить.
Funeral by band of horses
Приезжаем, он ведёт меня за руку в католическую церковь Сан-Винсент – поражающее своей необычной красотой архитектурно-культурное творение восемнадцатого века, воздвигнутое в лучших традициях готического стиля, с витражами на темы библейских сцен, со стремящимися ввысь грациозно-утончёнными сводами, резными скамьями, кружевным алтарём и органом.
Мы вовремя приехали - как раз к началу мессы. Католическое пение – самое красивое из всех церковных, и я действительно получаю колоссальное удовольствие, что очевидно и написано на моём лице, поскольку Алекс следит за мной с улыбкой, в которой можно прочесть удовлетворение. Он вообще почти всегда на меня смотрит, и даже если я встречаюсь с ним взглядом, он не спешит отводить свой.
Орга́н и служба так завораживают, что даже Алёша не суетится и сосредоточенно слушает - понимает мой мальчик красоту.
После мессы прихожане тихо удаляются, одни спешат на исповедь, другие зажигают свечи в ярко-красных прозрачных стаканах. Мы всё сидим, Алекс не спешит, и я не пойму, чего он медлит? Когда становится уже совсем тихо, он берёт меня за руку, и совершает нечто невозможное, глупое и бестолковое:
- Знаешь, есть вещи, которые можно сделать просто и легко, а есть такие, которые очень сложно. Мне почему-то в самых важных вопросах нужно пройти самый трудный путь. Можно купить самое невероятное кольцо, упасть на колени или написать надпись в небе, или запустить воздушный шар, но всё это варианты для тех, кто поспевает везде вовремя, то есть, не для меня. Мой выбор сделан и уже давно… Как мне сказать той девушке, что хочу прожить свою жизнь полно и счастливо, и что возможно это только с ней, если она несвободна, меня уже опередили и не только в этом? Как мне сказать ей, что не обижу её никогда, не причиню боли, что посвящу свою жизнь тому только, чтобы защищать её от всего плохого, от всех возможных бед и опасностей, что хочу много детей, но только чтоб она была их матерью, что не представляю своей жизни без неё? Как мне сказать ей всё это, если она уже отдала себя другому?