Если бы

Лина стиснула ладонями чужие деревянные плечи. Из тумана неожиданно четко всплыл черный чемодан, который Ян возил за собой и никому не разрешал прикасаться; закрытые двери ванной комнаты, где он подолгу закрывался перед сном, когда они еще делили спальню; алое пятно крови, однажды замеченное на его зубной щетке и желтоватая бледность смуглой кожи по утрам; тепловой удар в Мадриде; усталость и вялость мужа в Дорчестере, синяки под глазами, потухший взгляд, и... очки...

Как?! Как можно быть, такой, чудовищно невнимательной идиоткой? Как можно умудриться проглядеть симптомы болезни? Симптомы рака крови… Лина зажмурилась и запрокинула лицо, по которому безостановочно бежали слезы. Как она могла отпустить его, так, надолго?!

– Во время совещания Ян потерял сознание, – глухо продолжал Андрей. – Его увезла скорая. А утром, из Лондона, прилетел этот бородатый – его лечащий врач. Ян разрешил мне присутствовать при разговоре. Так я узнал о болезни, и о ремиссии. Не знаю... я не уловил, в какой момент Ян перестал лечиться. – Лина закрыла рот ладонью. – Только понял, что при очередном обследовании, его показатели ухудшились. Полгода назад ему была назначена химиотерапия, но Ян отказался. А теперь она бесполезна. О том, что в течении болезни произошел рецидив и наступил бластный кризис, когда достичь ремиссии практически невозможно, мы узнали одновременно. – Андрей допил остатки коньяка из Лининого бокала и с грохотом поставил на журнальный стол:

– Три дня назад, Ян отказался от операции по трансплантации стволовых клеток и удалению селезенки.

– Что... это значит?

– Что процесс распространения аномальных клеток уже не остановить. – Лина неосознанно схватила Старкова за руку, не зная: хочет встряхнуть его или ударить. Он поднял голову:

– Хочешь знать, что это значит? В костной ткани, головном мозге и селезенке – везде, эти, мета... метастатические очаги. Через несколько дней они его доконают! – простонал Старков и уронил лицо в ладони.

Лина больше не плакала. Из темноты, далеко-далеко от сцены, на задворках театра, в последнем ряду, она наблюдала горе взрослого мужчины, смутно догадываясь, что оно для него значит. Дорогой костюм идеально сидел на широких чуть сутулых плечах, загорелую кисть опоясывал безупречный браслет часов "Ролекс" – из ограниченной коллекции – подарок Яна. Молодой и сильный мужчина, со скоростью ракеты, взлетевший в президентское кресло. Лина любила его в другой жизни, давно истёртой множеством подошв. Она не помнила его руки, утреннюю улыбку, вкус губ – ничего... Его слёзы не трогали.

Она протянула руку, механически погладила низко склоненную, аккуратно стриженую, голову. Внутри все помертвело и высохло. Реальностью стало только глухое биение сердца, что отдавало в кончики пальцев. Андрей благодарно уткнулся в ее ладонь. Он горько хоронил Яна, вжимаясь слегка колючим влажным лицом в ее руки. Лина не дышала, оцепенев. И вдруг сознание опалило жаром. Она дёрнулась:

– Где он? – Оттолкнув Стархова, она метнулась к двери: – Виктория, такси к входу! Живо!

Удары каблуков по паркету, отдавали в голову, выстукивая драгоценное время. Лина впилась в поникшие вздрагивающие плечи и с силой затрясла Андрея:

– Где он лежит?

– Онкологический центр...

– Какая больница?

– Здесь...

– Которая в Верхнем Ист-Сайде? Да, говори! Ну, же!

– Между шестьдесят седьмой и... шестьдесят восьмой восточной...

Лина простонала и схватила сумку:

– Сволочи вы! – бросила в дверях и со всех ног побежала по коридору к лифтам. Взглянув на зеленое табло, нетерпеливо взмахнула рукой, и кинулась к лестнице.

Ньюйоркцы спешили по домам, наводнив улицы переполненным транспортом. Машины не переставая сигналили и дергались в пробке. Такси медленно тащились в общем потоке, неповоротливо перестраиваясь, зависая на пешеходных переходах и светофорах. Выглянув в окно, Лина постучала в стеклянную перегородку:

– Пожалуйста, мы можем ехать быстрее? Я очень спешу!

Круглоголовый азиат щёлкнул по фуражке и пожал хилыми плечами. Лина порылась в кошельке и отыскала сто долларовую купюру, благодаря Бога, что поменяла немного наличных денег в аэропорту.

– Прошу поторопитесь! – взмолилась она.

Мыча под нос мелодию, водитель ловко поймал сотню и сунул в нагрудный карман. Пропустив образовавшееся окно между машинами, они вновь не успел перестроиться, и проехали поворот. Досадливо вскрикнув, Лина потеряла терпение:

– Включай аварийку и сдавай назад!

– Это запрещено. Повернём на следующем перекрёстке.

– Ты пропустил уже второй, болван!

– Ай, мисс, потише! Не видишь сколько, машин, а? Это – Манхэттен! Как могу, так и еду. Скажи спасибо, что не стоим. А не нравиться, иди пешком!

Поддавшись вперед, Лина прошипела:

– Если через пять минут твой тощий зад не окажется на шестьдесят седьмой улице, остаток дней ты проведешь, испытывая сожаления, что сегодня, прямо сейчас, не проявил сообразительность. Потому, что я заставлю тебя, есть свое дерьмо, до тех пор, пока оно не полезет из твоих волосатых уродливых ушей! Ты понял меня, говнюк?

Мужчина стиснул в кулаках руль, недоверчиво покосился и прибавил газу.

– Дерьмо! – Лина колотила кулаком по колену, заставляя смолкнуть голоса Свалки, которые одновременно восстали и рвались, свернуть олуху цыплячью шею.

Глава 25

В длинном белоснежном коридоре Лина врезалась в хрупкую фигуру, едва не сбив женщину с ног:

– Ты!

Разрозненные обрывки, словно зола с пепелища, взвились и собрались, как детский пазл: вдребезги пьяная дива оплакивает Олсена на шее у Старкова, и шепчет на свадьбе печальные слова: берегите мужа... Лина простонала: