Если бы

В ушах стоял шум транспорта и крики толпы, словно Лина очутилась в сердце протестной демонстрации. Тяжёлый шлейф, каждым шагом, тянул назад. Она знала, что продвигается вперёд, но, будто вязла по колено в песке и медленно съезжала вниз. Приподняв фату, мама торопливо зашептала в ухо, но сквозь окутавшую вату Лина слышала только гул. Она выполняла указания как робот: подняла руку, поставила ногу, прошла под каменными сводами длинного нефа. Качаясь, проплыли заполненные людьми ряды деревянных скамей, украшенных резьбой. Тонкие подошвы туфель касались ледяного пола, в подоле платья путались лепестки роз, окрашивая шлейф розовой пеной. Казалось, она идет нескончаемо долго. В тумане. Так долго. А тоннель все не заканчивается. Холод и пустота надвигались, проглатывали с каждым шагом. Лина пыталась задержать взгляд на чём-то определённом, статичном, на каменных статуях или изображениях апостолов, ажурных кованых решётках, но всё плыло и не имело смысла. Глаза безостановочно искали в размытых пятнах лицо. Это лишало остатка сил.

Сквозь белую пелену обозначился знакомый тёмный силуэт. Остов надёжности и безопасности в этом мире тумана и грёз. Лина облегчённо выдохнула и потянулась к Яну. Искала пальцами крупную сильную ладонь, но натыкалась то на свадебный букет, то на рукав Александра Петровича. Покрутив головой, Лина поразилась: отчим и жених выглядели одинаково – крепкие, мужественные, седые…Рядом громко всхлипнула Натали, за ней протянулся нескончаемый фиалковый шлейф одолженных для церемонии подружек, утирающих платочками лица.

Лина повторяла слова священника, не узнавая. Что это? Латынь? Деревянные пальцы соскальзывали с гладкого обручального кольца, беспомощно упирались в косточку фаланги. Взмокнув от напряжения, она нажала изо всех сил. Безрезультатно. Холодок пробежал по позвоночнику. Яну пришлось помочь: обхватив её пальцы вместе с металлом, он легко заставил кольцо занять положенное место.

– Можете поцеловать невесту… – Разнеслось под сводами ясно и чётко, как Глас божий. Завеса кружев поплыла и исчезла. Влажное лицо окутал ледяной воздух. Лина заморгала и прерывисто задышала, когда тёплые губы приблизились и накрыли рот, навечно скрепив союз.

Град чужих поцелуев, незнакомых объятий, поздравлений, душил плотным кольцом. Лина старательно улыбалась, наклоняла лицо, подставляла щёки и пожимала руки. Эхо голосов, взрывалось над алтарём. Все линии стали слишком отчётливыми, жирными, словно их снова и снова наводили карандашом. Слишком все резко, громко. Сотни горящих свечей жарили позвоночник. Сотни тел наступали запахом духов, ароматом цветов, ванили, нестерпимой сладостью ладана. Боже, как душно! Ей нужен кислород… В глазах ненадолго прояснилось. Улица... Наконец-то!.. Разноцветные конфетти расцвели затейливыми калейдоскопами. Они бежали под вспышками камер. Преследовали молнии и рёв голосов. Над головой захрустели сотни трещин. Небо треснуло и обрушилось со страшным грохотом.

Упав на спинку сидения, Лина часто-часто задышала, унимая тошноту.

– Тебе нехорошо? – Тревоженный голос размытого лица, заставил собраться с силами:

– Немного, – Лина провела пальцами по ледяному лбу.

– Ой! Не делай так! – вскричала Натали. – Дайте мне салфетки, пока она не испортила весь макияж!

В губы упёрлось холодное стекло.

– Пей.

Лина отпила немного воды. Прохладный кондиционированный воздух медленно изгонял дурноту. Зрение прояснилось. Мутная пелена в глазах рассеялась. Предметы больше не раскачивались. Окружающие овалы приобретали выразительность озабоченных лиц.

– Спасибо. Мне уже лучше, – она повернулась к окну и ничего не увидела за проливным дождём: – Скоро церковь?

– Церковь? – мама переглянулась с Александром Петровичем и бросила украдкой взгляд на Олсена, который сложил на груди руки и смотрел на жену сквозь полуприкрытые глаза. – Лина, мы в предместье Лондона, подъезжаем к Метрополю.

Лина опустила глаза на колени. В полумраке салона, на безымянном пальце левой руки, мигнул квадратный бриллиант. Расширив глаза, она сделала усилие, чтобы детским жестом не спрятать руку за спину.

– Да... конечно.

Порыв ледяного ветра забил лёгкие, вцепился в злосчастную фату, опутав вокруг шеи хомутом, едва Лина покинула уютный салон автомобиля. Руку отчима сменил крепкий локоть мужа. Он уверенно направлял по коридору образованному защитными экранами, призванными сдерживать журналистов и праздных зевак, прибывших поглазеть на молодожёнов. Ян приобнял за плечи, укрывая от назойливых вспышек, но не прибавил шаг, неспешно преодолевая расстояние до высоких массивных дверей отеля. Лина слышала, как среди приветствий и поздравлений проскальзывают откровенно гнусные, непристойные вопросы и выкрики. Она боролась с желанием зажать уши, пристально вглядываясь во взбегающий в туман замок, за которым располагалась астрономическая Гринвичская обсерватория. Какой символизм... Супружеская жизнь начинается именно здесь, с нулевого меридиана, в нулевой точке отсчёта долготы и часовых поясов. Думал об этом Ян, когда арендовал номера для новобрачных?

Тёмно-серому каменному зданию, построенному на живописном холме, перевалило триста лет. Два широкоскулых бородатых швейцара, в красных потёртых ливреях с белыми манжетами, казалось, спустились с полотна Гольбейна, изображая пристойных послов. Они проводили молодых внутрь, важно предупреждая о поворотах и ступеньках. За изъеденными временем стенами Метрополя, скрывалась ультрасовременная роскошь, вплетённая в традиционный рыцарский замок. В другое время, Лина с удовольствием познакомилась бы со славной историей, внимательно осмотрела картины с величавыми видами Темзы, но в холле окружили сотни людей. Изысканные женщины, строгие мужчины, молодые и старые, тонкие и толстые – красивые, яркие. Лица-лица-лица... Как же много лиц! Улыбка намертво приклеилась к губам. Поздравления-представления – всё повторилось невероятно остро и реально.