Ветер

- Игорь, я тебе принесла еды. Ты уже сутки ничего не ел, я переживаю, что ты скоро начнешь падать в голодные обмороки.

- Знаешь, Джейн, аппетита совсем нет. Я бы попозже поел. Часов через пять или шесть. – Хмуро произнес космонавт.

- Знаешь, как мне говорила в детстве бабушка, аппетит приходит во время еды.

Кружалин усмехнулся.

- Что? – Не поняла Джейн.

- Моя говорила то же самое.

- Выходит, если они считали так, то они правы. Держи, это очень мужская еда. – Джейн буквально заставила Игоря взять у нее тюбик. – Говядина с острым мексиканским соусом.

Кружалин без энтузиазма вставил горлышко тюбика между губами и сжал его. Джейн поступила так же. Игорь почмокал губами, смакуя вкус блюда. Во рту немного зажгло, а желудок отозвался на острое голодным урчанием.

- О, заработало! – Довольно сказала Джейн. – Это аппетит, который пришел во время еды.

- Спасибо тебе, очень вкусно. А ты сама что ешь?

Джейн посмотрела на свой тюбик.

- Фасолевое пюре с кисло-сладким бамбуковым соусом.

- Ты панда?

- Почему?

- Они любят бамбук.

Это и надо было Джейн. Юмор, первый признак излечивающейся психики.

- На второе у нас будет шоколад и сыр. В них содержится серотонин.

- А давай на второе попробуем что-нибудь из нашего.

- А что у вас есть с серотонином?

- Сгущенка с какао.

- А борщ?

- Там же нет серотонина.

- Я всегда хотела попробовать борщ. Я слышала, что у любого народа есть фирменное блюдо, которое характеризует нацию. Вот у нас это гамбургер, потому что мы вечно спешим, и нам некогда готовить. Затолкал все подряд в булку и съел по-быстрому. А вот у вас, борщ, который надо варить несколько часов. Как он характеризует русских?

- Как, как? Я, честно говоря, никогда не думал о борще в таком ключе. Я бы отнес к русской еде пельмени и пирожки. Но, если все же борщ, то наверно это в противовес американскому. Получается у нас много времени, чтобы потратить его на готовку, и борщ не такой калорийный. Получается, что мы нация, у которой полно времени, чтобы готовить и часто перекусывать. – Игорь замолчал. – Была нация?

- Ой, ну всё. Доедай свою говядину и за серотонин. Борщ потом попробуем.

Из глубины сна Терехина выдернул настойчивый вой сирены. Когда до капитана дошло, что воет именно «тревога», он подскочил, как ужаленный. Виктор почувствовал, что с кораблем что-то не то. Пол уходил из-под ног и ощущения были, как во время сильной качки на обычном корабле. Шум, от ударов по корпусу участился и стал громче. Терехин со всех ног припустил в сторону рубки управления.

В тесных коридорах столкнулся с остальными офицерами и матросами, поднятыми по тревоге. В рубке висела физически ощутимая атмосфера тревоги. Татарчук замер перед показаниями глубиномера. Терехин подбежал к нему и был поражен, увидев цифры глубины. Едва двести метров.

- Скребем по самому дну. Молись, чтобы не зацепить чего. – Командир корабля произнес это настолько упавшим голосом, что Терехин невольно проникся страхом.

- Сколько еще до нормальной глубины?

- Сутки хода, не меньше. Тридцать пять узлов идем, почти вслепую. Видишь, что на экране? Рябь одна.

Виктор понял, что если в ближайшие несколько часов они не выйдут на большую глубину, то окажутся на мели. Адреналин выплеснулся в кровь. По рукам прошелся тремор. Взгляд так и лип к экрану прибора. Глубина скакала вокруг отметки в двести. Воды на этой глубине были неспокойны. Огромные водяные валы регулярно сотрясали корпус лодки. В такие моменты она теряла управление и начина ерзать, как автомобиль на лысой резине по гололеду.

Тем, кто дежурил в прочих отсеках лодки, было еще тяжелее. Им приходилось только догадываться о том, что происходит снаружи. Разыгравшееся воображение подкидывало самые страшные варианты развития событий. Специально, чтобы разрядить обстановку и взбодрить экипаж, Татарчук сделал доклад по громкой связи. У одного из матросов сегодня был день рождения. Командир корабля горячо поздравил его и включил песню. Песня была неплохой, но искаженная колонками, не пригодными для передачи широкого диапазона звуков, вкупе с барабанной дробью по корпусу лодки, больше походила на фантасмагорическое представление с элементами скорой ужасной развязки. После песни во всех отсеках установилась пугающая тишина. Невесело было и самому имениннику.

Как ни пытались избежать контакта с океаническим дном, оно все равно произошло. Над лодкой были чуть больше ста пятидесяти метров воды. Сквозь мерцание падающего на дно мусора, внезапно проступил контур дна, идущего на подъем по левому борту. Автоматическая система управления, пользующаяся датчиками, ставшими близорукими, слишком поздно повернула рули. Корпус лодки сотряс мощный удар. Терехина бросило на пол. Во время падения он ударился головой обо что-то. Из глаз брызнули искры.

Дежурные офицеры тут же стали раздавать команды подчиненным, чтобы те незамедлительно проверили отсеки на предмет повреждения оборудования и травм личного состава. Системы диагностики не выявили повреждения приборов. Удар пришелся по касательной, и возможно, кроме вмятины на корпусе, не оставил других повреждений. Но субмарина, после удара, набрала высоту. Бурлящая, как в котле вода, взяла лодку в оборот.

Субмарина перестала реагировать на рули. Экипаж и все, что было не закреплено, заметалось внутри отсеков. По корпусу молотило так, что казалось, в нем должны были появиться сквозные пробоины. Татарчук ухватился за ручное управление кораблем. Дал полную тягу двигателям, пытаясь стабилизировать субмарину. Виктор Терехин поднялся на ноги, ощупывая ссадину на голове. Его взгляд был направлен на мечущиеся показания глубиномера, показывающего, что лодка находится почти у самой поверхности.

Несмотря на полную тягу двигателей, подлодка потеряла ход. Сильное течение у поверхности постепенно разгоняло корабль в обратном направлении. Командир приказал развернуть ее по течению и заполнить кормовой балласт водой полностью. Маневр был опасным. Неуправляемая лодка могла «клюнуть» в дно. Татарчук, как опытный командир, понимал, на что шел. Он считал эту возможность единственной, чтобы уйти на большую глубину.