Обмануть проклятье

Мир не хотел ему помогать. Не хотел слушать, не хотел принимать предложенную плату и не хотел ничего давать взамен.

Удивляться было нечему – он никогда не относился к другим силам с должным почтением, всегда брал желаемое без спроса и не испытывал благодарности. С удовольствием пользовался жизнью, но не следовал её законам. Просить ему ещё никогда не приходилось.

Колдун чувствовал, как с каждым мгновением жизненная энергия, отдаваемая как добровольный дар, истощается и исчезает, но не находит отклика в окружающем пространстве. Пролитая кровь сворачивалась на земле, не впитываясь. Воздух вокруг будто загустел, мешая дыханию. Мир отвергал его жертву.

Больше ни на что не надеясь, уже не ожидая порыва ветра, который должен был задуть огонь, подтверждая сделку, Феликс сам погасил свечи, небрежно подул на порез, заставляя его затянуться.

Он был совершенно обессилен. Нельзя было отдать больше, не утратив жизнь. Приношение не было недостаточным, но просьба осталась без ответа. Пожалуй, ему бы стоило обратиться к хаосу, вот только тот не способен остановить разрушение, даже если бы решил откликнуться на зов.

- Это ведь нужно не только мне, - он хотел крикнуть, но получилось только усталое невнятное бормотание, совсем не выражающее того разочарования, которое охватывало колдуна.

Однако собственная фраза пробудила новую мысль – попросить должна Агнесса. Ситэла. Ей мир точно отзовётся с радостью.

Конечно, для этого она сначала должна всё вспомнить. Но, возможно, тут он при желании всё-таки сумеет помочь. И, пожалуй, он даже готов это сделать. Да, готов, хотя если бы оставалась надежда отыскать другой вариант, он бы постарался ухватиться за него.

Нет, ему совсем не хотелось, чтобы ведьма всю жизнь оставалась в теперешнем состоянии, но… Но лучше, если бы она опомнилась позже – когда всё уже будет решено, когда у него не останется сомнений по поводу ожидающей их судьбы.

И дело даже не в том, что она вряд ли захочет по доброй воле оставаться рядом, узнав всё о проклятье и его намерениях. Теперь, когда он уже неплохо знал колдунью, Феликс мог быть уверен, что она не попытается сбежать. Она сделает всё возможное, чтобы исправить свершившуюся случайность, что бы это ни значило для неё самой.

Всё то, что он раньше называл трусливым лицемерием, действительно было неотъемлемой частью её натуры. Она на самом деле умела жалеть и сочувствовать, она не питалась чужими страданиями и страхом и искренне никому их не желала. Жизнь говорила в ней намного сильнее, чем слабые отголоски хаоса. И именно поэтому она не смогла бы остаться равнодушной к ею же созданной боли, не стала бы спасаться сама, даже не постаравшись исправить ошибку.

Феликс был уверен, что ведьма согласится помогать ему в поисках решения, которое окажется подходящим для них обоих. Но она вряд ли простит ему эти несколько недель незапланированного обмана. Вряд ли захочет понять, что он и сам не желал так запутываться, что их нежданная связь – не бездумное развлечение, а… порыв, которого он честно старался избежать.

Колдун тяжело поднялся и нетвёрдой походкой побрёл в дом. Силы ещё не восстановились, но оставаться под равнодушным холодным небом стало невыносимо.

Агнесса мирно спала, не заметив ни его ухода, ни возвращения. Феликс нахмурился, особенно остро ощутив, что скоро этой идиллии придёт конец. А ведь он уже привык к тому, что она всегда рядом. И даже больше – ему это нравилось.

Она была олицетворением всего, что раньше казалось ему чем-то непостижимым и ненужным. Это завораживало. Иногда раздражало, но постоянно – влекло, как исследователей неизменно влечёт к чудесам природы, которые невозможно воссоздать своими силами. А ещё оказалось приятно ощущать обращённые на него светлые эмоции – совершенно чистые, без малейшей примеси неприятия или страха.

Проваливаясь в тяжёлый беспробудный сон, Феликс почти неосознанно притянул ведьму ближе к себе. Агнесса что-то недовольно проворчала в полудрёме и перевернулась на другой бок, устраиваясь удобнее, но всё же не стремясь от него ускользнуть.

 

Глеб Лапин с облегчением отложил телефон и устало потёр переносицу. Разговоры с отцом вызывали слишком противоречивые чувства. Глеб всё ещё не мог до конца поверить, что всё, рассказанное Зарубиным – правда. Что человек, которого он знает с самого детства, который когда-то проверял у него уроки и обучал первым навыкам рукопашного боя, оказался недобрым древним существом с непостижимыми способностями и неизвестными стремлениями.

Хотелось думать, что Зарубин – просто сумасшедший, в голове которого настоящая жизнь смешалась с невообразимыми больными фантазиями. Однако это никак не объясняло того могущества, влияние которого Глеб успел прочувствовать на себе.

Да и собственные размышления только подтверждали правоту колдуна. Теперь воспоминания о детстве уже не казались такими безоблачными, как он почему-то привык считать. Да, они с сестрой были счастливы, но, если хорошо подумать, получается, что это только заслуга матери.

Отец вообще не так уж часто бывал дома, и ещё реже – в хорошем настроении. Скандалы в их семье вовсе не были редкостью, просто мама всегда старалась принять удар на себя, оградить детей от отцовского негодования. Она всегда за него заступалась, твердила что-то о нервах и сложной работе. Она относилась к нему с каким-то странным трепетом, почти благоговением, и приучала их с сестрой к тому же. Впрочем, наверное, этого даже не было нужно – насколько он сумел понять, подобное отношение оказалось естественной и неизбежной реакцией простого человека на существо, наделённое магией. Поэтому жизнь и казалась им счастливой – всё для них выглядело правильным, как бы ни обстояли дела на самом деле.