Страница 14 из 82
До обеда Сергей занимался сменой постельного белья в комнатах ветеранов. Переходя из комнаты в комнату, разглядывая фотографии на стенах, с которых смотрели бесшабашные парни, еще живые на фотобумаге, или владельца комнаты — бравого мужика на каком-нибудь экзотическом фоне, чье тело, лишенное конечностей, лежало в простынях, пропитанных мочой, Сергей обратился к Господу: помилуй, только не это! Убереги или пошли смерть. Но только не это.
По коридору в кресле-каталке, крича и заливаясь нечеловеческим хохотом, вертелся безногий ветеран.
--Боже, только не это!
Состояние Сергея ухудшалось. Озноб сменялся приступом духоты.
— Что делать?
— Собака, когда болеет, лежит и воду лакает. Лежать у тебя не получится, — тогда пей воду, юноша.
— Почему не ешь? — задал вопрос сержант, наблюдая за тем, как Сергей вливает в себя второй кувшин воды, оставив тарелку нетронутой.
Отказ военнослужащего от пищи есть чрезвычайное происшествие — Сергей помнил это.
— По нашей религии сегодня есть не полагается, сегодня пост — есть нельзя.
Разобрав слово «религия», сержант сказал: «О’кей!» — и оставил Сергея приканчивать кувшин.
Кто его знает? Вон, арабы во время рамадана почти целый месяц ничего днем не едят, только утром до подъема солнце и вечером, после захода.
Религия — дело серьезное, с этим не шутят.
Не хочет жрать — не надо, — решил для себя сержант. После нескольких лет службы в легионе он уже ничему не удивлялся и лишними вопросами голову не загружал. Зачем?
После обеда, следуя за стариком, Сергей оказался на старом кладбище. Вдоль центральной аллеи, упирающейся в памятник Детям Отчизны, погибшим в 1914—1918 годы, головами в небо упирались эвкалипты, напоминая почетный караул. Дальний угол кладбища жители Полубье оставили «усыновленным детям», погибшим за «приемную мать» — Францию во всех военных операциях со дня создания Иностранного легиона.
Мемориал представлял собой серые гранитные плиты с высеченными датами кампаний и именами нескольких из 36 тысяч легионеров, погибших в этих операциях. Слева и справа от него земля была укрыта двумя рядами серых надгробных плит с табличкой, несущей звание, фамилию и имя. Может, настоящее, а может, и вымышленное, кто теперь знает?
С левой стороны от обелиска в окружении елок возвышался большой деревянный крест, а справа мачта для подъема флага.
Все послеобеденное время Сергей разравнивал гальку перед обелиском, мыл гранитные плиты, пропалывал аллеи и думал о тех, кто в свое время вот так же перешагнул порог этого заведения и, пройдя через сражения и испытания, закончили свой боевой марш сперва на зассанных простынях, а потом под серым гранитом. Будь то поляки, испанцы, немцы, грузины и русские, чьи фамилии оканчивались на двойное Ф (Иванофф, Александрофф). Во имя чего?
Было над чем задуматься. Всю обратную дорогу Сергей думал об увиденном за день.
— Что делать будем? Рвемся вперед или поворачиваем назад? — задавал он вопрос самому себе.
Погружающиеся в сумерки пейзажи нагоняли тоску и отражали общее состояние души и тела — серость и грусть, перемешанные с плохим самочувствием.
В обезьянник Сергей возвращался на ватных ногах, голова раскалывалась.
— Да-а, братишка, видок у тебя, конечно, неважный, — сказал Николай, окинув взглядом Сергея. — Тебе бы сейчас водки с медом — и в люлю.
— Ага, — ответил Сергей, — а если бы еще и Лялю в люлю — было бы еще лучше.
— Не сыпь мне соль на рану. Помнишь, как у Хазанова? Я без женщины некоторую часть дня могу, но нахожусь... Как это по-русски? В приподнятом настроении? Кстати, ты где пропадал целый день? Мы уже думали, что тебе обратный билет выдали.
После рассказа Сергея задумчивое молчание окружавшей его братвы было прервано Николаем.
— Серега, ты себя не грузи. Мы все здесь присутствующие сюда пришли не во имя чего и не зачем. Мы все здесь, потому что! Потому что на Родине — жопа. Такая большая... с тремя «П» и четырьмя «А» на конце. Рыба ищет, где глубже...
- А человек — где больше дров, говорят в Сибири, — закончил поговорку Сергей.
Раздался свисток на ужин. Как и в обед, Сергей поужинал двумя литрами воды. Лучше не стало. Что делать? Каждый сердечный удар колокольным звоном отдавался в голове.
В недалеком прошлом ему в руки попалась книжонка о выживании в экстремальных условиях, где несколько шапитров посвящалось уникальным свойствам человеческой мочи. Проанализировав ситуацию, Сергей понял, что другого выхода у него просто нет. От одной этой мысли выворачивало, но колокольный звон в висках становился непереносимым.
Едва дождавшись вечернего отбоя, Сергей вооружился пластиковым стаканом из-под кофе, который он прихватил из мусорного ящика и закрылся в кабинке туалета.
— Ну что, давай, Вася! — обратился он к другу, зажатому в руке и с журчанием начал наполнять пластиковую емкость. Теплота наполнявшей стакан мочи передавалась через тонкие стенки рукам и наполняла отвращением. Налив до краев, Сергей усилием воли приостановил процесс. Он поднес стакан с темно-желтой жидкостью и, стараясь не вдыхать «пары», одним движением опрокинул содержимое в рот. Пока организм анализировал влитую в него субстанцию, Сергей в два глотка опустошил стакан. За промежуток времени между анализом организма и его реакцией Сергей наполнил емкость второй раз. Но на этот раз впускать отторгнутую им же жидкость его тело не хотело. Она была блокирована где-то в груди и под спазмы желудка покатилась назад. Сергей зажал рот рукой — выпитое возвращалось в рот, выбивая при этом сопли и слезы. Спазмы сложили Сергея пополам. Но он победил: моча упала в желудок, оставив во рту гадкое ощущение. Вернулось дыхание.