Страница 8 из 22
Кирза и Баш останутся снаружи. На всякий случай обвяжусь веревкой. Вытянут, если что?
Так, а на кой профессору всё это? Аномалия – удобное прикрытие, чтобы избавится от меня? Ну, нет. Слишком затратно. Не такая уж я важная персона. Тогда зачем? Погоня за очередным открытием? Для этого не обязательно забираться так далеко в Зону. Всяких загадок хватает и вблизи городка. Скорей всего Владимир Алексеевич гонится за двумя зайцами. Заяц первый – наука, это понятно. А заяц второй? Если причина аномалии какой-нибудь неизвестный артефакт, то деньги. Очень большие деньги. Это же психотронное оружие, средство влияния на… Да на кого угодно. Подкинул в кабинет какому-нибудь министру. Через полчаса смело можно отправлять нового пациента в психушку и шито-крыто… И дядя Александр тоже не поскупился бы, чтобы заполучить такую штуку…»
Немтырь вдруг понял, что клюет носом. Включил подсветку на наручных часах. Полночь. Пора будить Баша. Обратно на запястье вернул свой приборчик, дотянулся до сталкера, толкнул. Баш сразу поднял голову, в темноте кое-как махнулся местами с Немтырем, заступил на дежурство.
Григорий повернул голову вправо-влево, прогоняя ломоту в затекшей шее, прислонился к стене, закрыл глаза. К чему ты опять вспомнился, дядя Александр? Мой единственный собеседник. «И не друг, и не враг, а так…», - всплыла в памяти строчка из песни. Нет, из стихов. Я же только читаю песни. В шкафу у бабушки Марты была книга со стихами Высоцкого. Самодельная книжка. Каждая страница отбита вручную на печатной машинке, крупно, буквы смазаны по краям… Переплет из картона. Обложка – вырезанное из газеты фото автора… Ты помнишь бабушку Марту, дядь? Наверное не помнишь. Она уже не выходила из своей комнаты, когда ты объявился в нашей коммуналке.
…Отталкиваясь от двери нашей с мамой комнаты, я могу бежать по коридору прямо. Тогда попадаю на кухню. Могу повернуть вправо, тогда утыкаюсь в дверь комнаты бабушки Марты, одинокой, старенькой-старенькой и сказочной. Я люблю приходить в её комнату, всю в кружевных салфеточках и ковриках. Но не кружева меня волновали, а книжный шкаф во всю стену, запах книг, контраст тусклых желтых страниц и ярких красок историй, на этих страницах изложенный. Я рано выучился читать. Научиться читать текст куда легче, чем читать по губам. Ну и писать мне куда как проще, чем извлекать из себя звуки. В спецсадике меня и таких как я, глухих и слабослышащих детей, этому учили. Я прижимаю к горлу ладонь и, раскрыв рот, выдыхаю так, чтобы кожа на шее мелко дрожала. Это и есть звук. Однажды я заметил, как на одном из таких уроков, воспитательница страдающе морщит лицо. Наверное, звуки, которые выдавали наши неумелые голосовые связки, ужасны; наверное, лучше нам вовсе ртов не раскрывать, - подумал я и перестал учиться говорить с помощью звуков. Молчание – золото, молчи и за умного сойдешь - не зря же так пишут в книгах. Языка жестов более чем достаточно, чтобы общаться с мамой, с воспитателями и учителями, с такими же «ущербными» как я.
Так вот, к чему это я? А! Напротив бабушки Марты комната пустовала. «Жилец в отъезде», - жестами объяснила мама. «А когда он вернется?» - спросил я.
- Бабушка Марта, а когда сосед-то наш объявится? – прочел я по маминым губам. Мы сидели на кухне и пили чай. Кроме кускового сахара к чаю ничего не было.
- Ой, милочка! Лучше б он и вовсе не явился, антихрист. Прям боюся.
«…боюсь», - пояснила мама жестом, хотя я уже вполне привык распознавать странные окончания слов бабушки Марты, просто не обращать внимания на некоторые движения её губ. Дальше мама с соседкой переключились на какие-то свои разговоры, мне они не интересны. А вот смотреть, как чай ползет вверх по кубику сахара увлекательно. .. Ладно, это все лирика. А проза – явление долго отсутствующего жильца из соседней комнаты. Начать с того, что прежде уютная кухня быстро провоняла сигаретным дымом, возле мусорного ведра заступили на дежурство порожние бутылки из-под водки и пива, и ели мы теперь в своей комнате. Прежде просторная коммуналка сжалась до стола, кровати и книжного шкафа бабушки Марты. Счастье, что к моменту возвращения соседа я уже учился во втором классе школы- специнтерната и бывал дома только в выходные и каникулы. Маме и бабушке Марте бежать было некуда. Так вот. В зимние каникулы из-за особо ядреных в том году морозов я сидел дома. Бабуля Марта совсем слегла, и мама ухаживала за ней с утра до ночи. А с дядей Александром случился страшный запой. По вине новогодних гуляний или по какой другой причине – не знаю. Он выходил в коридор и что-то там кричал в адрес мамы. Слов я, конечно, разобрать не мог (к счастью), но в том, что из его рта вместе с пьяной слюной вылетают гадкие гнусные слова - был уверен. От каждого выкрика соседа мама вздрагивала, сутулилась… Он даже хотел ударить её, когда она проходила в кухню. Позже, вечером, я заметил красноту в маминых глазах. Плакала. Простить мамины слезы я не мог никому. Взяв со стола тетрадь и карандаш, вышел из комнаты. Дядя Александр, как обычно одетый в треники и майку, сидел на кухне, пытаясь пробить взглядом дыру в стене. Я знал, что все годы отсутствия в нашей коммуналке сосед провел в тюрьме, а сел он в нее еще до моего рождения. Кто я перед ним? Восьмилетний сопляк, дурачок-инвалид… Ему ничего не стоит сломать мне шею. Пусть. За маму я готов отдать жизнь. Может, я и родился только для того, чтобы защищать её, и другого смысла в моей жизни нет? Нельзя бояться. Нельзя.
Подошел. Сел за стол напротив. Дядя Александр никак не отреагировал. Тогда я наклонился вперед и махнул рукой перед его лицом. Миг – и он крепко сжимает мое запястье:
- Чего машешь? – прочел я по губам и, конечно, ничего не ответил.