Страница 296 из 304
От слов Александра на сердце потеплело. Ночами, когда круговерть дневных забот отступала, Софья мысленно часто возвращалась к разговору с Лидией. Думая о том, она не могла не признать правоты её слов относительно будущего Мишеля и Андрея. Чем взрослее становились бы мальчики, тем яснее бы понимали, что в их жизни что-то не так, как должно быть. И только она одна была бы в ответе за то, что никогда бы их не приняли как равных, клеймо бастарда пристало бы на всю жизнь, закрыв для них многие пути и возможности. Потому признание Раневского в собственном отцовстве, снимало с души тяжкий груз ответственности за их будущее.
Слова признательности и благодарности так и не были произнесены. Обида сковала уста. Ничто не могло изменить того, что всякий раз стоило ей подумать о супруге, и память вновь вытаскивала на свет божий воспоминания о том, как и с кем увидела его в первый раз в Париже. Слова вертелись на кончике языка, но Софья промолчала. Стоило ей только упомянуть имя madame Домбровской и взаимным упрёкам вновь не будет конца. Она помнила о том, как спешила к нему, как хотела сказать о том, что ждала, надеялась, но холодный приём мгновенно отрезвил её, а его обвинения, брошенные ей в лицо, тотчас заставили защищаться и в свою очередь осыпать его градом упрёков.
Софья отвернулась, собираясь с мыслями. Поправила цветы в вазе на столе, спиной ощущая его напряжённый взгляд в ожидании её ответа.
- Ну, что же, по крайней мере, один пункт обвинений с меня снят, - обернулась она к нему, не сдержав сарказма.
Раневский нахмурился.
- Желаете вновь припомнить все мои грехи? – осведомился он, поднимаясь с кресла и направляясь к ней.
- Что вы, - усмехнулась Софья. – Как я могу, есть ли у меня право попрекать вас?
- Софи, - вздохнул Раневский, - мы с вами ходим по кругу. Да, я виноват перед вами, в своё оправдание могу лишь сказать, что никогда не испытывал к Мари и сотой доли того, что связывало нас с вами.
- Тогда зачем, Alexandre?! – не сдержалась Софья. – Два года! Бог мой, подумать только два года! Зачем?
- Я не знаю. Может быть, то был страх взять на себя вину…
- Я слышала о том, - перебила его Софья, опуская взгляд в пол. – Вашей вины в том нет. Каждый сам для себя решает жить ему или… вы должны были отослать её!
- Что же тогда должны были сделать вы, madame? – оборвал он Софью. – Смею напомнить вам, что в Париже вы были не узницей в темнице, а вполне благополучно проживали под именем, что вам не принадлежало. Или, может, я ошибаюсь, и вы приняли католичество?
- Ежели бы меня всё-таки вынудили к тому обстоятельства, ежели больше не осталось надежды, - медленно заговорила Софья, - думаю, я бы сделала всё, что потребовалось, только бы сохранить жизнь Мишелю и Андрею.
- Чартинский знал о том, что близнецы не его дети? – тихо поинтересовался Александр.
Софья кивнула. Александр со свистом втянул воздух, сквозь стиснутые зубы.
- Тогда, в часовне, - запинаясь, продолжила она, - я лгала вам. Вынуждена была лгать. Я боялась, что Адам убьёт вас. Во всяком случае его намерение было таковым, и он сам мне сказал о том.
- Не будем более о том, - хмуро бросил Раневский. – Я не желаю более вспоминать о князе Чартинском.
Софья умолкла. Повисшая в комнате тишина давила на обоих. Откашлявшись, Софья продолжила тоном светской любезности:
- Ваши комнаты готовы, позвольте, я провожу вас.
- Охотно, - с готовностью согласился Раневский.
Раневский, слегка прихрамывая, шагнул в полоску света, падающую от окна. Солнечные лучи золотом блеснули в светлых кудрях. Софья застыла на месте. Она не могла отвести взгляда от его лица. Нестерпимо до зуда захотелось провести рукой по его щеке, кончиком пальца коснуться губ, разгладить нахмуренные брови, прильнуть к широкой груди, подставив губы поцелую. Не было смысла лгать самой себе: Александр – единственный мужчина, который будил в ней подобные чувства. Сделав вид, что запнулась за прореху в ветхом ковре, Софи чуть покачнулась. Он аккуратно подхватил её под локоток и, как только, ей удалось выправиться, выпустил её руку. Софья подавила разочарованный вздох и, не оглядываясь, шагнула в полутёмный коридор.
Проводив Александра, Софья отправилась к себе. Предстояло собраться в дальнюю дорогу. Её камеристка что-то тихо бормотала на родном языке, укладывая вещи. Нетрудно было догадаться, что предстоящий неблизкий путь её не радовал. Пропустив мимо ушей сетования прислуги, Софи присела перед зеркалом, придирчиво рассматривая собственное отражение. Чересчур бледна и худа, под глазами залегли тёмные тени. Неудивительно, что её попытка соблазнить собственного супруга потерпела поражение. Досадуя на саму себя за несдержанность и, в тайне надеясь на то, что Раневский не догадался о неуклюжем манёвре, она принялась вынимать шпильки из волос, удерживающих пышный узел на затылке. Распустив пепельные локоны, Софья с остервенением принялась водить по ним щёткой.