Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 96 из 105

- Вспомнил, - сказал я. - Ты должен мне постановочные. Где они?

- Зачем тебе деньги, Саныч? - заныл мой директор. - Ты их пропьешь, ты их пропьешь, ты их пропьешь!..

- Заткнись! Мои деньги! Что хочу, то и сделаю с ними.

На это Классов занючил, что у него нет нужной суммы, что он смертельно устал от моих постоянных взбрыков, что быть рядом со мной - это все равно что находиться на передовой при постоянном обстреле осколочно-фугасными снарядами "земля-земля". Я не выдержал этой жалостливой галиматьи, заорал:

- Мозги я тебе точно выбил! Не знаю уж каким снарядом! И снарядом ли? Если ты не понимаешь, что я тебя, сучьего маклера, кормлю!.. Сейчас твою кунсткамеру разнесу к чер-р-рту!.. Ты меня знаешь!.. Или деньги через минуту, или... - И грубо цапнул за узкое горлышко темно-медный галльский сосуд, формами похожий, между прочим, на вышеупомянутый фугасный снаряд.

Меня Классцман прекрасно знал и поэтому, мрачнея лицом, нажал потайную кнопку, зазвенели легкомысленные колокольчики, музейный триптих раскрылся, как дверцы; за ним обнаружился массивный бронированный сейф, вмурованный в стену. Разнообразно гримасничая, его хозяин, бряцая ключами, открыл дверцу:

- Так себя в приличном обществе никто не ведет.

- В приличном обществе никто не хранит баллончики с нервно-паралитическими духами вместе с парфюмерией, - парировал я. Благодари мой организм, что такой выносливый оказался.

- Я рад за него! - И с мукой на патетично оскорбленной харе плюхнул на столик две пачки в банковском переплете. - Одна шестая часть от всей суммы. Больше нет, клянусь. Завтра остальное.

- Ох и жох ты, Классаль! Будто свои отдаешь. Не стыдно?

- Плоха та птица, которая свое гнездо марает, - последовала актуальная аллегория. - Не понимаю, зачем тебе нужны деньги в два часа ночи?

- Вне стен этой крепости, правильный мой, из тебя копейки... - махнул я рукой. - Во-вторых, утром я иду к дочери. Я ей обещал букварь. Потом я обойду всех сирых, нищих и убогих в этой горячо любимой, но ебаной стране! И наконец, я хочу купить ракетную установку с тридцатью двумя осколочно-фугасными снарядами "земля-земля".

У мирного Классольцона отпала челюсть; клацнув ею, он выдавил из себя:

- Зачем?.. Зачем тебе "земля-земля"?





- Отвечу, - сказал я, пряча денежные пачки в карманы прокатного фрака. - Чтобы размолоть в прах, в тлен!.. Всю нечисть: коммунистов, фашистов, социал-демократов, либералов, марксистов, националистов, национал-социалистов, популистов, анархистов, ревизионистов, шовинистов, расистов, франкистов, наших, ваших, ихних, монархистов, троцкистов, либерал-демократов, большевиков, необюрократов, похуистов, анархо-синдикалистов, сионистов, милитаристов, маоистов, нацистов, путчистов, ну и так далее. Позволь мне не продолжать этот список неудачников.

- П-п-позволяю, - пролепетал мой оторопевший навсегда товарищ.

- Впрочем, пусть они все живут, - проговорил задумчиво. - Все равно они временщики. А вот мертвые скоро проснутся. Им нужны будут лампочки. Я обменяю ракетную установку на миллионы лампочек. (Не путать с лампочками Ильича!) И отдам эти лампочки им, мертвым. Чтобы с надеждой они влезли на столбы и ввинтили все-все-все лампочки. И тогда большие куски нашей славы будут парить и витать во всепрощающем ярком свете. Но для этого нам, живым, надо научиться не предавать хотя бы самих себя, о родине я уж умолчу. - Тут я обратил внимание на своего товарища. С ним что-то случилось. Он улыбался беспричинной улыбкой. Может быть, по причине снова отвисшей челюсти? - В чем дело, Классштейн? - спросил я его. - Тебе плохо? Или хорошо? Или ты не понял моей мечты? Что?

- Ыыы, - промычал мой дорогой друг, и по его выразительно-перекошенной улыбке, по бегающим зрачкам, по испарине на плешивом лбу я догадался, что он считает меня однозначно сумасшедшим.

Что, наверное, было совсем недалеко от истины...

Конечно же, он не прав, мой напуганный друг. Какой из меня член богоугодного заведения? Я вполне отдаю отчет своим фантазиям. Они скромны, мои полеты во сне и наяву. Я не хочу, чтобы моим клинико-шизофреническим завихрениям придавали всемирно-историческое значение. Как учениям любителей абсурда и парадоксов. Только в больных мозгах могла материализоваться мысль о том, что все люди равны. Да, они равны перед Богом. Но не равны по своим природным способностям. (Опустим проблему классов.) То есть каждый человек, рожденный Божественным провидением, заполняет именно ту клеточку в Миропорядке, которая только ему и предопределена. Всяческие экстремисты, взбаламутив доверчивые умы мечтами о равенстве и братстве, нарушили естественный ход истории. Кто был ничем, тот станет всем. Простая, удобная идея для многомиллионных односемядольных идиотов, способных в мгновение ввергнуть миротворческое начало в кровавую бойню, в клоакальный хаос, в ничто.

Страшен вчерашний раб, он всех хочет сделать рабами. От наших героических дедов и прадедов нам достались дутые мифы, страхи перед государственным молохом и генетическое вырождение. Мы - нация пассивных вырожденцев, у которых навсегда отбито даже чувство самосохранения. Никто не хочет заниматься грязной работой: воспитывать в себе себя. Проще быть как все. Как сказал рабочий Иванов в кепке:

- Массовидность тег'г'ог'а - это есть наилучший выход в нашем нынешнем аг'хисложном положении.

И он прав, гражданин в кепке: самая неблагодарная, самая тяжелая, отчаянная работа - это работа с человеческим материалом, впрочем, горючим и податливым.

- Чем большее число пг'едставителей г'еакционного духовенства и г'еакционной буг'жуазии удастся г'асстг'елять, тем лучше.

Но ошибся г. в кепке: как ни старался успокоить долготерпеливую душу великой нации, ан нет - не получилось. Почему? Потому что есть мы. Мы? Это те, кто тоже не гнушается грязной, неблагодарной, отчаянной работы с людьми и своими героями. Увы, звучит высокопарно, блядь, но это так.

На командном пункте штаба Н-ского военного округа атмосфера была предгрозовая. Генерал Мрачев мрачнее тучи слушал донесение по телефону, потом бросил трубку, прошелся вдоль стола, за которым сидели генералы различных родов войск; те молча следили за передвижениями вышестоящего чина. Наконец Мрачев процедил сквозь зубы: