Страница 50 из 65
Несмотря на полученную травму, оба ведра — одно с рыбой, другое с водой — опять тащил молодой человек. Обратно возвращались по своим следам, в проводнике надобность отпала, и Ерофей Фомич шёл теперь рядышком.
— Надо же! — пробормотал Иван. — Настоящая русалка. Ни за что бы не поверил.
— Вот именно, — отозвался леший. — В том-то и беда! Вы там у себя верите во что ни попадя, чего нет и не было никогда, а тех, кто рядом с вами живёт не замечаете!
Молодой человек спорить не стал. Да, и как тут поспоришь? Однако чтобы избежать дальнейших, хоть и справедливых, но малоприятных упрёков, решил сменить тему.
— А зачем русалке табак понадобился? — спросил он.
— Так он ей и без надобности, — махнул рукой Ерофей Фомич. — Она его водяному таскает. Другой вопрос — ему-то табак зачем? Курить под водою никак не возможно. Не знаю, но думаю, что жуёт он, мокрица старая, мою махорочку. Уж сколь я на него дефицитного продукта извёл – не счесть! Однако нынче я ему заместо самосада твоего табачка, плохонького, подсунул. Авось не распознает.
— Погоди-ка, Ерофей Фомич! — нахмурился Иван, раздосадованный внезапной догадкой. — Ты что же, всегда у водяного табак на рыбу меняешь?
— Угу, — подтвердил леший. — Ничего другого не берёт, зараза этакая.
— И зачем же я, блин, в таком случае, как дурак, с ведром этим, а?!
— Так ить... — леший забегал глазами, — попробовать-то стоило.
Иван промолчал. Ерофей Фомич глянул на него искоса.
— Э-э, паря, да ты никак обиделся? Это ты напрасно! Честно тебе скажу, ты когда речку вычёрпывал, я аж загляделся. Ну, думаю, хоть умишком не вышел, зато силушкой богатырской взял! Вот она, удаль-то молодецкая! Эх, раззудись плечо, размахнись рука! Одно слово — орёл.
Приведённые доводы отчего-то не оказали на Ивана ожидаемого воздействия. Леший озадаченно почесал в затылке и сменил восторженный тон на проникновенный.
— Вот ты, небось, думаешь, мол, баловство. Ан, нет! Научные изыскания. Вот чем мы с тобою занимались-то. Искали истину. Тернист путь познания — не лепестками роз устлан, но шипами колючими. Веками народу голову морочили, а мы с тобою миф-то ложный нынче развеяли. Не ловится щука вёдрами. Дудки! Был ты прежде просто Иван, а стал Иван Разрушитель Мифов. Ну, а что по дурости, так ведь и Ньютон, поди, не от великого ума под яблоней со спелыми яблоками уселся. Оттого и получил по темечку. А результат — фундаментальное открытие.
Ерофей Фомич закатил глаза и вдохновенно, с завыванием, продекламировал:
— О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух! И опыт, сын ошибок трудных. И гений...
Леший вдруг умолк, и ухватив Ивана двумя пальцами за рукав, заглянул тому в глаза. Бородатая его физиономия выражала скорбное смирение.
— Я тебя о чём попросить-то хотел, Ванюша. Ты уж кикиморе моей о наших изысканиях не рассказывай. Убогонькая она у меня, с примитивным мышлением и ограниченным кругозором. Делов наших мужицких ей всё одно не понять, а разволнуется, чего доброго. Волноваться же ей нельзя, годы не те. Захворает. Ты уж пожалей бабушку, а.
Молодой человек, изо всех сил пряча улыбку, хранил угрюмое молчание. Так до самой землянки ни единого слова и не обронил. Кикиморе, впрочем, ябедничать на Ерофея Фомича не стал. Да та, обрадованная уловом, о подробностях рыбалки и не выспрашивала. Оттащив вёдра к печке, она уложила Ивана на расстеленную прямо на полу рогожу.
— Ты поспи, соколик. Умаялся, небось. А я покуда ушицы сварганю. Как проснешься к вечеру, похлебаем ушицы и к ентим в гости пойдём. Там и о деле нашем потолкуем.
— К кому пойдём? — поинтересовался Иван.
— К ентим, — отозвался леший. — Неужто про ентих не слыхал?
— Не-а.
— Темнота! — пробурчал Ерофей Фомич, набивая махоркою трубку.
— Чего пристал к человеку! — шикнула на него кикимора. — Будто все о них знать должны. Тоже мне, знаменитости! А ты спи, Ванюша. Спи.
Пряный аромат сена дурманил. От печки струилось тепло. Уставшие за сутки ноги гудели. Ивана вновь неодолимо клонило в сон.
Подложив под голову треух и укрывшись тулупом, молодой человек и впрямь вскоре заснул.
***
Иван, хоть и не любил рыбных блюд, однако вынужден был признать, что уха удалась на славу.
Ему, как пострадавшему от щуки, положили щучью голову, чем немало его озадачили. Разбирать рыбьи головы молодой человек не умел, и Ерофей Фомич вдоволь поизгалялся над его неуклюжестью. Впрочем, несмотря на язвительные замечания лешего, еда показалась Ивану божественно вкусной. Так что, когда вся компания выбралась из землянки в морозную тьму, то дух его, находясь в молодом, выспавшемся и сытом теле, пребывал в прекрасном расположении.