Страница 17 из 41
Андрей Тимофеевич в упор, не мигая смотрел на пасынка:
– А ты скажи... скажи прямо! Меня считаешь виновным в том поджоге?!
Толик спокойно кивнул:
– Я этого никогда не скрывал, – ровный, безэмоциональный голос парня, заставил отчима вздрогнуть и с опаской взглянуть в мутно-серые глаза. – А так же, я считаю вас виновным в смерти матери. Вам никогда не было дела, что с ней...
Андрей Тимофеевич злобно усмехнулся:
– Деревенская, глупая, забитая баба, она и без моей помощи довела себя до могилы, – заметив, как сжались кулаки Толика, мужчина раскатисто засмеялся: – Ну, а теперь, змееныш, давай, выкладывай, что у тебя на уме? Зачем затеял эту комедию? Привёз из города доктора, настаиваешь на лечении! Решил потешиться? Поиграть в доброго самаритянина? Или думал, пока меня не будет, здесь барином себя почувствовать, поля мои присвоить?
Толик ответил не сразу. Он долго смотрел в окно, наблюдая, как из-за сухой, заплесневелой корки ржаного хлеба, возилась в пыли целая стая прожорливых воробьев. Их громкий, писклявый щебет противно отдавался в ушах.
Парень с трудом отвёл от окна взгляд:
– Андрей Тимофеевич, – глухо прошептал пасынок, – вы согласны до конца своих дней оставаться в постели, только бы не принять от меня помощь…
– Я калека, – насмешливо бросил отчим, – но не дурак! И такой гадине никогда не доверюсь!
Толик чуть заметно улыбнулся. В его лучистых, серых глазах вспыхнул огонёк, потребовалось немало времени, чтобы парень смог заговорить.
– Там, за решеткой, – голос пасынка не послушно дрожал, срывался, переходил на хриплый шепот. – Все три года… три невыносимо долгие года, я мечтал только об одном, что никогда больше не вернусь в Бережки. И никогда… никогда не увижу вас. Я дал себе клятву, забыть о вашем существовании. Поклялся не оставлять безнаказанным любое мало-мальски грубое слово. Но… Андрей Тимофеевич, у меня не было другой семьи. Отца своего я не помню, мать — расплывчатый, туманный силуэт. Вы с Верой единственные близкие мне люди. Нет, я не собираюсь уверять, что люблю вас. Только вот и оставить, бросить вас в таком состоянии, не могу. Когда выздоровеете, начнёте ходить, я навсегда забуду сюда дорогу. Это не я вам делаю услугу, это нужно мне.
Андрей Тимофеевич презрительно сощурился:
– И чем же ты собираешься оплачивать лечение? – с едкой усмешкой спросил отчим. – Мечтаешь продать мои земли?
Толик тяжело выдохнул, успокаивающе провел рукой по лицу.
– Да не нужны они мне, не нужны! Я сам всё оплачу.
В ответ послышался колкий смех:
– Мужичье землёй обзавелось! – Андрей Тимофеевич брезгливо передёрнул плечом. – А ты у них большой начальник? Ну и ну! Решил доказать, что лучше меня умеешь вести хозяйство? И большая прибыль?
Толик устало присел в кресло, напротив собеседника:
– Прибыли ещё нет. Первый год озиму засеяли. Но, уверен, если я попрошу заём, ребята не откажут.
– Ха! – сквозь зубы процедил Андрей Тимофеевич. – Не забудь рассказать своим дружкам, для кого деньги одалживаешь!
Внезапно отчим замолчал, в упор смотря на пасынка:
– Три года тюрьмы… неужели смог простить?
– Простить? – едва слышным эхом повторил Толик. – Такое нельзя простить. Но и мстить… Андрей Тимофеевич, я хочу поставить на прошлом точку. Начать всё с чистого листа.
Отчим нахмурился, а потом с вызовом, жестоко бросил:
– Ну, а пожар? Его тоже хочешь забыть?
Толик прикрыл глаза, облокотившись на спинку.
– Что на самом деле там произошло, – глухо обронил парень, – известно только вам. Если вы, в действительности, как-то причастны к тому случаю, мне остаётся только посочувствовать вам. Жить с таким грузом… ад не сравнится с этим.
Андрей Тимофеевич, как от резкого удара, пошатнулся. Его жёлтое-серое лицо покрылось пятнами. Сейчас отчим напоминал восковое изваяние. Он пытался что-то сказать, но голос не слушался.
Толик поднялся:
– Я попрошу Веру, чтобы она приготовила вам по есть. Для лечения потребуются силы.
Андрей Тимофеевич никак не отреагировал на слова парня, он даже не заметил, когда он вышел. Губы мужчины, что-то беззвучно шептали, а со лба катились крупные капли пота.