Счастливчики (ЛП)

Дикон поцеловал ее в щеку и пошел спать. Эллисон поднялась по ступеням на третий этаж. Было тихо. Она не слышала ничего, кроме ветра, океана и скрипа полов под ногами. Эллисон надеялась, что это значило, что доктор Капелло крепко спит. Она вошла в его спальню, в комнате было темно, свет не горел. Подкралась к кровати и вздрогнула, увидев, что та пуста. Спал, да, но ушел. Где же тогда был доктор Капелло? Она подошла к двери в ванную и тихо постучала в дверь.

— Пап? Ты там?

Ответа не последовало.

— Пап?

Она повернула ручку и обнаружила, что ванная тоже пуста.

— Пап? — позвала она чуть громче и ответа снова не было. Ей стоило найти Роланда. Должно быть, доктор Капелло сбежал. А что, если он поранился? Что, если он ушел куда-то один, чтобы умереть, как животное? Разные ужасные мысли проносились в ее голове, когда она выбежала из спальни. Именно тогда она заметила слабый свет из-под двери, ведущей на чердак. Она повернула ручку и обнаружила, что та не заперта. На лестнице горел свет, и она услышала, как кто-то шаркает наверху.

— Пап? — снова позвала она, поднимаясь наверх.

— Я наверху, куколка, — отозвался доктор Капелло.

Эллисон выдохнула с огромным облегчением.

— Ты меня до смерти напугал, — сказал она.

— Прости, — сказал он. — Нужно было кое-что сделать здесь.

Она повернула за угол на самом верху лестницы и увидела доктора Капелло в халате и тапочках у большого деревянного шкафа. У его ног стояла металлическая корзина для мусора и, хотя все окна на чердаке были открыты, запах дыма все еще витал в комнате.

— Что ты делаешь? — требовательно спросила она. Она заглянула в металлическую мусорную корзину и увидела остатки обгоревшей бумаги.

— То, что должен был сделать давным-давно, — сказал он. — Не хочу, чтобы вам пришлось убирать за мной после того, как меня не станет. Эти старые медицинские записи следовало уничтожить сразу после выхода на пенсию. Просто никак не мог до них добраться.

— Сейчас полночь, а ты сжигаешь бумаги на чердаке, — сказала она.

— Я надеялся сделать все это до того, как кто-нибудь из вас заметит и отправит меня обратно в постель.

— Тебе помочь? — спросила она.

— Боюсь, это слишком конфиденциально.

— Ты ведь знаешь, что есть такая штука, как измельчитель бумаги? — спросила Элллисон. Доктор Капелло открыл верхний ящик и вытащил пачку папок толщиной в пять дюймов. Те с глухим стуком ударились о крышку картотечного шкафа.

— Ты можешь сложить разорванные бумаги обратно, — сказал он. — Лучший способ избавиться от них — это сжечь. И я уже знаю, что дым идет прямо из окон. Некоторые из моих испорченных деток приходят сюда покурить травку, когда думают, что я не замечу.

— Я ничего об этом не знаю, — сказала она, хлопая ресницами.

— Уверен, это так. Мой маленький ангел никогда бы не сделала ничего подобного, не так ли?

Эллисон пальцем изобразила нимб над головой. Доктор Капелло засмеялся и вернулся к своему занятию. Было немного странно сжигать старые медицинские записи. Так радикально. И к тому же отдавало дурным запахом. С другой стороны, всего несколько дней назад она сложила фотографии МакКуина вместе с негативами в металлическую мусорную корзину, бросила на них спичку и смотрела, как те горят. Ей пришлось сделать это быстро, чтобы вдруг не передумать. Это была память о шести годах, проведённых вместе с МакКуином, но они были такими откровенными, что ей была невыносима даже мысль о том, что кто-то будет их трогать или смотреть. Неужели доктор Капелло так же смущен своими медицинскими документами, как она своими порнографическими фотографиями? Что же это за кипа детских медицинских карточек, что их нельзя доверить шредеру?

— Тебе правда пора в постель, — сказала Эллисон. — Просто потом Роланд точно спросит меня, отправила ли я тебя спать.

— Ты отправляла. Я за тебя поручусь. Ты просто посиди и следи, чтобы я не потерял сознание. Сегодня я чувствую себя нормально, но мы понимаем, что это ненадолго. Нужно сделать все сейчас.

Эллисон сняла белую простыню со старого стула и села. Она настороженно оглядела шкафы вдоль южной стены, в которых хранилась «коллекция доктора Капелло». Как странно, что такой нормальный и добрый человек, как доктор Капелло, держит такую ужасную коллекцию.

— О чем задумалась, куколка? — спросил доктор Капелло.

— Можно спросить, что это за жуткие вещи? — сказала Эллисон.

— Какие жуткие вещи? — спросил он, бросая еще несколько страниц в корзину.

Она указала на шкафы.

— Они не жуткие, — ответил он оскорбленным тоном.

— У тебя есть деревянный расширитель. И пиявочный аппликатор.

— Ладно, это может быть жутковато, — признался он. — Но вон те предметы были придуманы, чтобы спасать жизни. Еще двести лет назад хирурги сверлили отверстия в голове, чтобы уменьшить давление на опухший мозг.

— Кто-нибудь выжил после этих операций?

— Больше, чем ты думаешь. Меньше, чем хотелось бы.

— И что ты со всем этим делаешь? — спросила она.

— Некоторые вещи были здесь, в доме, когда я унаследовал его. Мой дедушка нанимал врачей со всего мира, чтобы они лечили мою бабушку, покупал все аппараты, все средства для лечения, все таблетки и зелья, которые можно было купить за деньги, пытаясь вернуть ее к жизни. Я полагаю, он думал, что если сможет ее исцелить, то каким-то волшебным образом и сам будет в порядке. Там, где ты видишь слово «жутко», я вижу жизни, спасенные отважными пионерами. Я вижу хирургов, пытающихся помочь другим, насколько это возможно, учитывая их ограниченное понимание анатомии, физиологии и психологии. Через сто лет люди могут с ужасом оглянуться на мою собственную работу, как многие из нас смотрят на медицину из прошлого. Надеюсь, они проявят ко мне такое же милосердие, какое я оказываю врачам прошлых десятилетий и столетий.

— Я уверена, так и будет, — сказала она.

— Приятно видеть, откуда мы пришли. Этот жуткий материал — живая история болезни. Кто-то должен об этом позаботиться. Все это каталогизировано. Моя альма-матер получит все это, когда меня не станет. Если только ты не хочешь забрать все себе? — спросил он, приподняв бровь.

— Нет, спасибо. Знаю, что их использовали, чтобы помочь людям, но на них могла остаться кровь солдат со времен гражданской войны.

— Ты много теряешь, детка.

Он вернулся к своей работе, но остановился и снова посмотрел на нее, нахмурив брови.

— Разве я не говорил тебе не показываться до утра?

— Уже давно за полночь, — сказала она.

— Не считается. В Портленде есть хорошие отели, знаешь ли. Довольно милые.

— О, мы сняли номер в отеле. На час.

Он посмотрел на нее с упреком.

— И эту девушку я хочу видеть рядом со своим сыном-монахом?

— Я просила тебя не заниматься сводничеством, — сказала она.

— Не могу сдержаться, — сказал он, бросая в корзину еще несколько бумаг и зажженную спичку. — Мне нужно о чем-то думать, кроме моей неминуемой кончины.

Должно быть, бумаги в папках были старыми, потому что пламя разгорелось быстро. Вскоре они стали черно-серыми и превратились в пепел.

— Тогда ты будешь счастлив узнать, что мы с твоим сыном без ума друг от друга. И у меня довольно хорошее предчувствие, что в одном монастыре к Рождеству не досчитаются одного монаха.

— Это правда? — спросил доктор Капелло, облокотившись на шкаф и широко улыбаясь.

— Это так. Сегодня вечером у нас был долгий разговор.

— Отличные новости.

— Я так и думала, что тебе понравится, — сказала Эллисон.

Доктор Капелло поднял глаза к потолку и тяжело вздохнул, закрыв глаза. На секунду показалось, что он молится, выражая глубокую благодарность и облегчение. Она простила ему ложь об Оливере. Этот мужчина лишь хотел, чтобы его дети были счастливы.

— Это меня успокаивает. — Он положил руку на сердце и дважды похлопал по нему. — Очень успокаивает.

— Хорошо, — сказала она. — Это заставляет меня нервничать, но если это приносит тебе счастье…