Страница 35 из 71
И все же ей не нравилось, как много тем для разговоров было запрещено в этом доме. Слишком много. Но она пробыла дома всего один день. Не то чтобы она имела какое-то право врываться, когда доктор Капелло умирает, и делать всех несчастными, копаясь в прошлом. Но есть вещи, которые она должна знать. Так как она не могла спросить, она выяснит все сама. К счастью, казалось, что дом был на ее стороне. Она провела здесь меньше двадцати четырех часов и уже помнила больше, чем за многие годы. Поцелуй на пляже. Дверь на чердак. Пальцы Роланда у нее во рту. Какие еще воспоминания дом предложит ей в следующий раз?
В шесть часов все собрались на кухне на ужин. Это должно было стать приятным ужином, когда они снова впятером беседовали о погоде, счастливых воспоминаниях и работе Торы и Дикона в галерее, но Эллисон чувствовала тихое напряжение. Сначала она волновалась, что это из-за нее, пока не заметила, что доктор Капелло не ест, а только притворяется. Еда двигалась на его тарелке, но не исчезала.
Эллисон ничего не сказала, зная, что это не ее дело, но потом Роланд сказал:
— Пап, ты должен что-нибудь съесть.
— Ну ты же знаешь эти разговоры, — сказал доктор Капелло. — Я лишь должен заплатить налоги и умереть. И я уже заплатил сполна.
— Папа, — сказал Роланд.
— Эллисон, не могла бы ты взять моего сына на прогулку по пляжу? Или куда-нибудь еще? Или, может, к обрыву.
— Может быть, мне стоит вернуться в монастырь, где меня ценят, — сказал Роланд, вставая.
— И к целибату, — прошептал Дикон, но все его услышали.
Роланд кинул свирепый взгляд в сторону Дикона, а затем медленно сел обратно. Тора так громко рассмеялась, что подавилась водой. Тем временем Эллисон покраснела, как монах. И хотя замечание Дикона было очень язвительным, именно его и не хватало за этим столом. Напряжение рассеялось, и впервые Эллисон почувствовала себя по-настоящему дома.
— Только ради этого, — сказал доктор Капелло, — я постараюсь что-нибудь поесть.
После ужина они с Роландом отправились на прогулку по пляжу, пока Дикон и Тора остались мыть посуду.
— Я буду смеяться всю ночь, когда ты снова сядешь за стол, — сказала Эллисон.
— Если Дикон делает замечание, — сказал Роланд, — это хорошее замечание.
— Папа действительно болен, не так ли?
— Я же говорил тебе.
— Думаю, до ужина, я не понимала всей серьезности.
— Он пытается выглядеть здоровее, чем есть на самом деле, — сказал Роланд. — Он хорошо притворяется, что все в порядке, когда это не так.
— Он казался таким… самим собой сегодня, когда мы шли сюда, — сказала Эллисон. — Как будто за тринадцать лет ничего не изменилось. — Роланд взял ее за руку, и она удивилась, как ей это понравилось. Они с МакКуином никогда особо не держались за руки. Да и шансов было немного, поскольку они редко выходили вместе на публику.
— Я рад, что ты хорошо провела с ним день, — сказал он. — Ненавижу думать, как мало хороших дней осталось.
— Как ты держишься? — спросила она, сжимая его руку.
Он остановился и повернулся лицом к воде.
— Я в порядке, пока не подумаю об этом, — сказал он.
— Мне не стоило спрашивать. Теперь ты думаешь об этом.
— Я хотел бы быть не в порядке перед тобой. — Роланд повернулся к ней, и она увидела напряженную линию его губ, жесткий подбородок, явные признаки человека, который изо всех сил старается быть сильным, когда внутри он разваливается на части.
— Со мной ты можешь быть не в порядке, сколько захочешь, — сказала Эллисон.
— Спасибо, — сказал он, и, обхватил ее лицо, чтобы поцеловать.
Она взглянула на дом и увидела лицо, пристально смотрящее на них из окна третьего этажа.
— Подожди, папа смотрит.
— Пусть смотрит, — сказал Роланд и поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, не в силах удержаться, чтобы не обвить руками его шею. Наконец они прервали поцелуй и снова пошли по пляжу. В миле от дома стояли базальтовые пещеры, в которых они играли в детстве.
— Значит, папа сегодня выглядел нормально? — спросил Роланд.
— Довольно хорошо, — сказала она. — Уставший, но в трезвом уме и здравой памяти. С немного пакостными манерами, кстати.
— Пакостными?
— Это слово из южного диалекта.
— Мне нравится. Пакостный. Хотелось бы мне, чтобы папа оставался пакостным до конца.
— Не сомневаюсь.
— О чем вы говорили?
— О прошлом, будущем. О тебе.
— Ты спрашивала его о своем падении? — спросил Роланд.
— Да.
— И? — спросил Роланд.
— Он очень хорошо объяснил, почему не рассказал вам все о том телефонном звонке моей тете. Он сказал, что не хочет, чтобы вы все перепугались в доме, боясь друг друга.
— Да, в этом есть смысл, — сказал Роланд. — С таким количеством детей в одном доме… чем меньше причин для ссор, тем лучше. И если мы думали, что кто-то из нас четверых виноват в том, что ты уехала, тут была бы кровавая бойня.
Эллисон нахмурилась и остановилась.
— Четверых? Ты, Дикон, Тора, Оливер и Кендра. Пятеро.
— Ты не помнишь? Мама Оливера забрала его домой за день до того, что случилось между нами на пляже. А через пару дней ты упала или что-то в этом роде. К моменту несчастного случая нас осталось только пятеро.
Эллисон стало холодно.
— Мама Оливера забрала его до того, как я упала? Ты уверен?
— Я помог ему собрать вещи, — сказал Роланд. — Он был расстроен из-за того, что я не ходил с ними в парк накануне. Несчастный случай произошел после того, как он уехал. Я знаю, потому что Оливер сказал, что хочет остаться еще на неделю на мой день рождения, но его мама не разрешила ему. Я знаю, что он уехал еще до твоего падения. Помню, как еще думал, что это странно потерять вас обоих на одной неделе.
— Это… в этом нет никакого смысла, — сказала Эллисон.
— Почему бы и нет?
Она не ответила.
— Эллисон, почему это не имеет смысла? — снова спросил Роланд, на этот раз его голос был более требовательным, почти напуганным.
— Я… я не уверена, что должна говорить тебе, — сказала она. — Твой отец просил меня не делать этого.
— Говорить мне о чем?
Роланд выглядел таким взволнованным, что Эллисон поняла, что должна сказать ему. Было бы нечестно держать его в неведении после всего того, что она уже рассказала.
— Сегодня, когда мы с папой говорили о том, что со мной случилось, он сказал, что, по его мнению, это Оливер позвонил моей тете и сказал ей, что кто-то пытается меня убить. Он сказал, что Оливер завидовал тому, как мы с тобой были близки.
— Папа так сказал?
— Именно. Он сказал, что не может поклясться, что это был Оливер, он не знает наверняка, но если кто-то и виноват в моем падении, то это он. Но… почему… как Оливер мог позвонить моей тете или столкнуть меня с лестницы, когда его здесь даже не было?
— Может, он позвонил ей из своего дома? — предположил Роланд.
— Верно, но тогда зачем пытаться избавиться от меня, когда он уже уехал? — спросила она, обращаясь к нему, к себе. — И даже если бы он позвонил из своего дома, его бы не было там в тот день, когда я упала.
— Папа действительно назвал Оливера по имени? — спросил Роланд.
— Да. Он сказал, зная, что он знал о прошлом Оливера… такова была его теория.
— Странно, — сказал Роланд, качая головой. — Это нехорошо.
— Потому что он солгал мне?
— Папа не стал бы лгать о таких вещах. Меня пугает то, что он кое-что напутал. Спутанность сознания — это симптом терминальной стадии почечной недостаточности, — сказал Роланд. — Но… он совсем не казался таким раньше.
— Это было тринадцать лет назад. Люди что-то забывают, путают даты. — Она подумала о противоречивых историях Торы и Дикона, понимая, как трудно будет определить, чья версия событий наиболее близка к истине.
— Верно, — согласился Роланд. — Я имею в виду, может быть, это я все неправильно помню. Но все же…
— Может быть, мы могли бы поговорить с Оливером? Спросить его, что он помнит. Он может признаться, если мы дадим понять, что я не пытаюсь привлечь его к ответственности за то, что он сделал, когда был ребенком