Страница 11 из 18
Капитан, судорожно вцепившись в поводья, открыл глаза. Слава Богу, долина никуда не исчезла, они продолжали рысить по бесконечной дороге. Можно было перевести дух, перекреститься и уверенно сказать самому себе спасительное: «Померещилось…»
Часа через полтора скакавший впереди Джор-баши поднял правую руку. Отряд, следуя команде, придержал лошадей. Командир огляделся и шагом направил белого скакуна к подножию горы. Всадники стали спешиваться, кто-то побежал к ближайшим зарослям сухого кустарника за дровами, а кто-то снимал с седла кожаный бурдюк с водой. Намечался отдых — и чай.
Соскочив с коня и поводив его, как и полагалось, несколько минут, Арцеулов поразился, как мало устал. «Интересно, сколько мы проскакали?» — мелькнуло в голове. Кажется, они прорысили по ущелью верст двадцать. А если считать по тому, что мерещилось…
Степа, отпустив коня отдыхать, уселся прямо на землю, по-прежнему хмурый и задумчивый. Молча достав пачку, он выдал Арцеулову предпоследнюю папиросину, согнул «гармошкой» доставшуюся ему последнюю и так же молча стал пускать кольца дыма в бесстрастное небо.
Арцеулов, настроение которого несмотря ни на что почему-то заметно улучшилось, был готов в очередной раз доставить себе удовольствие и поязвить в адрес краснопузого, но вид у Степы казался слишком уж не располагающим. Поэтому капитан начал иначе:
— Все о двери думаете, Степан?
Косухин молча кивнул, хотя думал он в этот момент совсем о другом.
— Ну и как? — продолжал между тем Арцеулов. — Посоветовались с Марксом?
— Ага, — Степа хотел было ограничиться этим исчерпывающим ответом, но внезапно его охватила злость — и на себя, и на недобитого контрика, а еще больше на то, что Косухин не мог обозначить каким-либо внятным словом:
— Хочешь, Ростислав, порадую?
Капитан вопросительно поглядел на Степу.
— Не знаю, чего ты там увидел, а вот мне старик накрутил, будто большим начальником стану…
— Поздравляю!
— Слушай дальше, беляк…
И Степа, сам не понимая зачем, как мог, рассказал белому гаду Арцеулову все: и про орден, и про стройку, и про сухорукого с трубкой, и про приклады, падающие на его распростертое на полу тело…
— Вот так… — выдохнул он, и сразу же стало легче. — Ну чего, белая кость порадовался?
— Нет, — иногда Арцеулов умел отвечать столь же односложно.
— Врешь, — скривился Косухин. — Знаю вас, беляков…
— Плохо знаете…
Между тем галдящие воины Джор-баши уже возились возле горящего костерка, на котором грелся котелок с водой. Арцеулов вспомнил, что после всех неприятностей лишился не только оружия, но и кружки с котелком.
— А ты чего увидел? — поинтересовался Степа. — Небось, как наших к стенке ставишь? То-то гляжу, веселый.
Арцеулов хотел ответить резко, но, взглянув на Степу, несколько снизил тон:
— По-моему, господин Косухин, судя по вашим словам, с вами разобрались не наши, а как раз ваши. Революция — это свинья, которая жрет своих детей…
— Сам придумал?
— Нет, это не я. Это Камил Демулен, тот, что Бастилию штурмовал. Так что меня не вините. Поищите среди ваших, как их там — Венцлавов, что ли? Помнится, он уже хотел вас благословить. А видел я немного… Будто ухожу через тайгу, затем живу в Париже, потом воюю — но не с вами, ну а под конец сижу в кресле и смотрю…
Арцеулов не знал, как назвать странный ящик, по экрану которого бегали изображения, и неуверенно закончил: «Синема».
Он хотел добавить про русский флаг, который будут называть «триколором», но почему-то промолчал.
— Буржуй, — вздохнул Степа. — И жизнь у тебя будет буржуйская.
— Должна была быть, — уточнил Арцеулов. — Если верить тому, что нам старик нагадал. Должна — но уже не будет. И у вас будет как-то по-другому. Так что, может, все к лучшему.
— Не будет, думаешь?
— Неужели вы не поняли, Степан? — оживился Арцеулов, — это же… ну, помните, — тривиум? Перекресток трех дорог?
— Ну… А причем тут это?
— Там, в пещере, сошлись три наши дороги. Та, которая, должна быть — обыкновенная. Та, что у нас вышла на самом деле — из-за «Мономаха». И та, что началась теперь…
Внезапно Арцеулов смутился. Получилось как-то слишком поэтично, а в присутствии краснопузого Ростислав старался придерживаться военно-полевого лексикона. Но Степа явно заинтересовался:
— Погоди, Ростислав. А ты эта… не усложняешь? Ведь это все одно и тоже?
— Нет. Если бы не «Мономах», если бы нам обоим не приказали прибыть в Иркутск, то, наверное, все случилось бы так, как мы увидели. Вы бы не встретили брата, я бы ушел в Монголию, если б не замерз по дороге…
— Но почему три, а не две? — Степа напряженно размышлял, забыв, что давно уже уклонился от впитавшегося в кровь марксистского понимания действительности. — Ведь, то, что мы здесь — это ведь тоже из-за «Мономаха?»
— А вы подумайте, Степан! История с «Мономахом» кончилась тем, что попавших в плен капитана Арцеулова и краскома Косухина вывели в расход при попытке к бегству…
— Не-а, — уверенно заявил Степа. — Ты, интеллигент, не путай. Как это нас в расход вывели, когда мы живы?
— А почему? Вы, например, сможете объяснить вашему Чудову? Загнали нас с вами в пещеру, зашли с винтовками, обыскали… и не заметили? Так бывает?
Степа молчал. На фронте случалось всякое, но контрик прав — объясняться, если придется, будет затруднительно. Сам бы он в такую байку не поверил.
— Наша жизнь понадобилась, — заключил капитан. — Кому-то понадобилось, чтобы мы жили дальше. Вопреки логике…
— Да причем тут логика! Только вот кому мы оказались, чердынь-калуга, нужны? Тем, что за той дверью, что ли?
Арцеулов лишь пожал плечами.
— Дверь эта… Слушай, Ростислав, ну, а все-таки, чего там? Чего нам обещали?
— Вы же в детстве ходили в церковь, — непонятно — в шутку или всерьез ответил капитан. — Там такие вещи, как правило, объясняют.
— Ага! — взьярился Степа. — Объясняют! Рай там, да? Каждому по перу вставляют и эту… арфу в зубы? Слыхал, как же!
— Так в чем дело? Сия версия вас не устраивает?
— Нет! Ты, Ростислав, меня, как пролетария, видать, за дурика держишь!
— Я же предположил, что там попросту вход в монастырь, — примирительно заметил Ростислав, которому совсем не хотелось ссориться.