Страница 8 из 37
Позже мы с Анастасией начали играть в «сыщика». Она была вором и прятала «украденные вещи», а я как настоящий следователь пыталась найти спрятанное: закрыв глаза, шарила по комнате только своим обострённым восприятием. Поначалу получалось плохо, а затем всё лучше и лучше: вещи, как и люди, светились. Нужно было только понять, как, а уж отыскать после этого труда особого не составляло.
После «сыщика» мы начали играть в «прятки». Часто, гуляя в скверике, по команде бабушки Штейн я закрывала глаза ладошками и по звуку голоса незнакомого человека пыталась угадать, кто он и чем занимается. После моих угадалок, мы подсаживались к объектам «пряток», и Анастасия, знакомясь, в неспешной беседе выясняла, справилась я с задачей или нет.
Анастасия была строгой и придирчивой учительницей, но никогда не сердилась и не выходила из себя, если я ошибалась. После двух месяцев бесконечных и вечно сменяющих друг друга игр я вдруг обнаружила, что, глядя на человека, могу слой за слоем «раздевать» его: снимать кожу, затем мышцы и заглядывать во все внутренние органы, вплоть до самого скелета. Человеческий организм казался мне сложным, непонятным механизмом. Особенно завораживал ток крови по сосудам. Бабушка Штейн только удовлетворённо кивала головой и говорила:
– Ты быстро учишься, моя девочка, очень быстро. Мне даже не верится, что можно так быстро учиться.
Я многого не понимала. Просто слепо следовала за человеком, которого любила и которому доверяла безгранично. Открытия не пугали и не путали: всё виделось мне лишь игрой, не более.
После последнего откровения прошло несколько дней. Как всегда, по вечерам, мы гуляли по скверику, и однажды Анастасия усадила меня на лавочку и, окинув загадочным взглядом, который, казалось, пронзал насквозь, промолвила:
– Мария, послушай, что я скажу… Тебе всего пять лет, а я уже стара. Очень стара. Возможно, вскоре я ничем не смогу помочь. Наверное, стоило бы немного подождать, пока ты подрастёшь, но, боюсь, не доживу до того дня, когда ты станешь понимать больше. Сейчас ты руководствуешься только чувствами и интуицией. Со временем научишься куда большему, используя ум и интеллект.
В тебе много ещё неоткрытого и непознанного, но не нужно бояться и блокировать развитие способностей. Я хочу подарить многое, и когда-нибудь ты превзойдёшь меня, я знаю. Но ты должна уметь защищать себя от вторжений внутрь своего «я» окружающего мира. Иначе погибнешь. Скоро я уеду, но каждое лето буду приезжать и учить тебя. Ведь ты хочешь этого, не так ли?
Я согласно кивнула головой, боясь перебить бабушку Штейн. Её слова казались мне правильными, но не совсем понятными. Грустно улыбнувшись, Анастасия вновь, как много раз до этого, провела пальцами по моему лбу, тщательно убирая лохматые прядки. От её пальцев веяло теплом и нежностью. Я схватила её руку и прижала к щеке в немом отчаянии:
– Не хочу, чтобы ты уезжала… – прошептала, чувствуя, как непрошеные слёзы хлынут потоком, если скажу ещё хоть слово.
– Ну что ты, милочка, это ведь не навсегда. Я буду писать тебе письма, придумывая новые игры, которые тебе так нравятся. А ты будешь отвечать мне, описывая свои ощущения, мысли, сны, видения. Ведь должен же хоть кто-то относиться к этому серьёзно, а не пугаться или, чего доброго, восторгаться. Это будет только нашей тайной, договорились?
Я прошептала «да», и мы отправились домой. Ещё целую неделю бабушка Штейн учила меня отгораживаться, «строить стенку» – так мы это называли.
«Строить стенку» означало видеть мир глазами папы, мамы и других людей, не проникая вглубь организма. Сразу после того, как я усвоила урок, Анастасия собралась в дорогу. Она приказала отдать меня в сентябре в школу, и папа как молодой солдат, вытянув руки по швам, серьёзно пообещал:
– Слушаюсь, командир.
Последние слова бабушки Штейн были обращены к моей матери:
– Не стригите волосы Марине, пусть растут.
После этого, не глянув больше ни на кого и не позволив себя проводить, Анастасия уехала.