Эфир. Сборник

Он испытывал глубину вторжения. Она принимала. Иногда останавливая рукой. Потом продвигаясь дальше, расслабляя горло, позволяя трахать себя, наматывать волосы на кулак и жёстко фиксировать. Пока не кончил. Не ощутил, что дощатый пол уходит из-под ног. По спине течёт пот. Из её глаз – слёзы. 

- Пойдём. 

Дёрнул на себя, на скрипучую кровать. Придавил всем своим телом. Целовал, ощущая вкус собственной спермы, и от этого заводился ещё больше.

Грудь. Нет и единицы. Соски как горох. Катаешь на языке, прикусываешь. Она стонет, выгибается, умоляет. 

Ребра видны, когда выгибает спину. Позвоночные диски под пальцами. Бедренные кости острые. Худая. На лобке волосы, стриженные полоской, без прикрас. А дальше гладкие губы. Полные. Как пельмень. 

Прошло немного времени, а желание накрыло с головой. Закипело, как чайник. Свистело в мозгах. 

Она продолжала тереться. Кожа к коже. Пот перемешивался. Слюни. Запахи. Хрипы. 

Поднял её и усадил себе на бёдра, ощущая скользкую дорожку от смазки. 

Её руки наглаживали член, она говорила с ним, как с живым. Он усмехался.

- Сверху будешь?

- Да.

На удивление тесно. Чертовски влажно. Хлюпает. Он облизнул руку, которой насаживал, провёл зубами, чтобы соскрести вкус. Хрипел. От удовольствия. Концентрированного. Взаимного. Не святого. 

Её лицо румяное, глаза сияли, перекатывались слезами удовольствия, волосы закрывали грудь. Он отбрасывал их в раздражении. Должен видеть эти горошины. Пропустить меж пальцев. Сжать. Чувствуя сжатие внизу.

Матрас прогнулся, скрипел, отказывался пружинить. Ей тяжело. Он толкнулся навстречу. Она села. Он навстречу. Она развела ноги, подгибая их. Её руки упёрлись ему в плечи, зрачки огромные, дыхание глубокое. 

Он собирал немного влаги и гладил клитор одной рукой, другой повторял её недавний манёвр, но уже между её ягодиц. Сфинктер послушно раскрылся, пуская в себя. Половина пальца. Целый. Два. Вводил ритмично с членом. Разглядывая её лицо.

 Её нет. Она где угодно. С кем угодно. Не здесь. Не с ним. В нирване. В эфире. В квинтэссенции своего удовольствия. 

По щеке сбегала слезинка, он поднялся, чтобы слизнуть её. Солёная.

Она что-то хотела сказать, но лишь открывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Потом он сжирал своими губами эти молчаливые губы. 

Три пальца. Синхронно. Она стонала протяжно, как зверь.

- Давай?.. - он не договаривает. Это не нужно. Получил молчаливый кивок головы. 

Вытащил пальцы и вытер о валяющееся рядом полотенце. Поставил раком и, пока достаточно расслаблена, вошёл в зад. Проталкиваясь, не миндальничая.

Она насаживалась сама. И хрипела.  

Этот ракурс. Тонкая талия. Круглая жопка, принимающая его немаленький член, с энтузиазмом сама насаживающаяся и вращающаяся. Испарина по спине.

По её спине. По его спине. 

Он хотел, чтобы она кончила. Взорвалась. Охрипла от собственных криков. 

Рука вниз. Влажно до середины бедра. Смазка стекает, размазывается по телу и постельному белью. По его пальцам. Он пил её с руки, продолжая вколачивать себя сильными толчками, на всю длину, выскакивая и заходя снова. Пока не ощутил болезненный спазм.

Потемнение в глазах. Нирвану. Эфир. 

Натирая быстро рукой клитор, без деликатности, до предела, пока она не заорёт. До хрипа. Как надо ему.

В глазах темно. Лишь яркие точки, как тыквы. Или космическая пыль в слоях эфира. 

Ему хватило сил удержать её от падения. Ещё не опал. Резкий рывок будет болезненным для неё. Дурман проходит, принося на своё место дискомфорт.

Вытерся сухим полотенцем, сходил к раковине, там помылся. Принёс горячее полотенце ей, обмыл, дуя на покрасневшие места. И приложил чистую влажную салфетку между её ног. 

- Сейчас станет лучше, - отчего-то шептал ей, как тайну. Гладя по влажным волосам.

- Завтра всё будет болеть, - она жалуется его груди.

Ему смешно. Действительно смешно.

И легко. И радостно. И спокойно.

- Я скажу тебе название крема, поможет.

- Ты не любишь пироги, - тяжело вздохнула и приподнялась, чтобы заглянуть ему в лицо. Губы искусаны им. Следы на шее. Раздражение на щеках от его щетины.

- Как тебя зовут? – он внимательно разглядывал женщину. 

Глаза светло карие, немного восточные, глубокие. Не сквозь. 

- Изольда.

- Смеёшься? – он засмеялся. Открыто. Не боясь обидеть. - Изольда?

- Да, - она согласилась с его смехом, - можно Зоя.

Зоя соглашается со всем. Он крутит её, как тряпичную, всю ночь, деликатно обходя задний проход, который определённо не выдержит второго вторжения, хотя сама владелица отверстия, похоже, мало думает о последствиях.

Для них нет запретных тем. И нет запретных поз. Её не надо уламывать часами. Она не одаривает невинностью. Её глаза блестят не жеманностью, а похотью. И смехом, когда кровать, в итоге, не выдерживает и рушится под ними, издав прощальный скрип.

Утром он целовал её. Прощаясь.

Его ждёт жена. Корчащаяся ящерица, считающая свою подаренную невинность залогом семейного счастья. Воспитание – мамино. Деньги – папины. 

Взгляд Зои пробегает по дому в последний раз, замирает на чём-то.