Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 65 из 243



Глава 16

 

- Lá amháin, beidh muid ar fad bás, agus beidh sé an cea

Приоткрываю глаза, которые словно затянуты белёсо-туманной плёнкой, которая позволяет видеть, но не позволяет понять. Передёргиваю плечами, которые укрыты мелкой дрожью, словно шалью из паутинок и инея, гулко и тяжёло сглатываю отсутствие слюны, от которого горло невыносимо дерёт, а слабо выдающееся адамово яблоко резко вздрагивает.

- Роберт?

Мало контролируя движения ломающегося тела, поворачиваю голову чуть вбок, чтобы увидеть говорящего.

- Роберт, почему ты здесь? Почему ты не одет? – настойчиво-взволновано спрашивает Чара. Закрываю глаза.

В позвоночном столбе начинает зарождаться новый разряд боли, который опаляет нервные волокна подобно тому, как огонь сжигает букетик сухих трав, опрометчиво поднесённый наивным чудаком к безжалостному пламени. Тело мелко содрогается, почти незаметно, но так ощутимо для меня. Меня ломает, меня жжёт, меня сжигает изнутри моя волчья кровь, делая существования не просто невыносимым, а мучительно тягостным, делая смерть самым желанным избавлением, но его нужно ещё заслужить…

- Роберт, прошу тебя, скажи что-нибудь? Тебе совсем плохо?

- Уходи… - сдавлено и хрипло шепчу я.

Воздух с трудом выходит из перегретых лёгких, мучительно проскальзывает по изломам гортани, свистя и шипя.



- Уходи… - вновь повторяю я, закрывая глаза.

Боль внутри становится невыносимой, выгибая меня дугой, упирая острыми крыльями лопаток в прутья кресла, выбивая искры агонии в моих мутных глазах. Неясный свистящий, задушенный стон срывается с моих искусанных и пересохших губ. Запрокидываю голову, ударяясь затылком об стену, открываю бесноватые глаза, впиваясь взглядом в напуганного и встревоженного Чару.

- Роберт я п…

Окончание фразы и не слышу. Боль прошивает моё тело, разрывая нервы в уродливые лохмотья, кроша кости. Я слышу пронзительный хруст собственной костной ткани где-то в районе ключицы, я чувствую, как моя кровь начинает закипать, оставляя на внутренней стороне вен и сосудов болезненные шрамы. Я всеми силами держусь, чтобы не закричать, не завыть, не выпустить наружу всё то, что творится в моей измученной душе.

«Чара, прошу тебя, уходи», - твержу я, но лишь мысленно. Агоническая судорога свела мои челюсти, накрепко сомкнув их и лишив меня возможности сказать. Я чувствую, как играют мои зрачки под покрывалом век, судорожно сжимаясь и расширяясь, напрочь сбившись с нормального ритма. Я чувствую…

- Я отведу тебя вниз.

Рука старшего берёт меня за безвольное запястье и в этот самый момент меня прошивает новая молния, пронзая от макушки до кончика позвоночника, растекаясь по мелким сосудам страшным мучительным ядом, разрывая мышцы и нервные волокна, застилая глаза топким туманом, в глубине которого происходит взрыв и он окрашивается цветом кроваво-огненного ада. Ничего не видя перед собой, я вцепляюсь когтистыми пальцами в ладонь Чары – не то отпихивая, не то удерживая, а затем впиваюсь в его руку уже такими острыми и длинными клыками.

Мозг оглушает его крик, который кажется слишком громким даже через тот агонический туман, что вьётся в моей голове. Воспалённые вкусовые рецепторы языка жадно впитывают капли сладко-металлической крови, которая бурным потоком стекает по Чариной руке и моему подбородку. Мои острые клыки с лёгкостью пронзили нежную кожу эльфийского запястья, замкнули мышцы и сухожилия, неся невыносимую боль жертве, разорвали крупные сочные, наполненные кровью вены, воткнулись в тонкую кость, рисуя на ней незатейливый рисунок из трещин. Нет…

Нет! Помрачнение немного отходит, агонический туман рассеивается и остаётся только напуганный и побледневший Чара, который безуспешно пытается разжать пасть дикого зверя. Только его запястье, зажатое в моих клыках, вкус пьянящей крови и произвольный бардовый рисунок на полу…

Разжимаю челюсти и тут же отшатываюсь назад, падая с кресла на пол, отползая назад, пока не упираюсь спиной в гладкую и холодную поверхность шкафа. То животное, что есть во мне, заставляет облизывать вкусную жидкость с губ и скалить клыки, но то человеческое, что пока что во мне осталось, придаёт глазам выражение первозданного страха и вини.