Страница 4 из 10
В черновике стенограммы слова Сталина, обращенные к Эйзенштейну, звучат более весомо: «У вас неправильно показана опричнина. Опричнина – это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамена и уходить с войны, образовалась регулярная армия, прогрессивная армия… Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и мудрый правитель, и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе. …Конечно, мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя. Это событие имело очень крупное значение, потому что это был поворот русского государства на смыкание с Западом, а не ориентация на Восток… Нужно правильно и сильно показывать исторические фигуры. Вот, Александра Невского – Вы компоновали? Прекрасно получилось. Самое важное – соблюдать стиль исторической эпохи. Режиссер может отступать от истории; неправильно, если он будет просто списывать детали из исторического материала, он должен работать своим воображением, но – оставаться в пределах стиля. Режиссер может варьировать в пределах стиля исторической эпохи»[28].
В проекте постановления по поводу вторых серий художественных фильмов «Большая жизнь» и «Иван Грозный» сказано, в общем, то же самое, но в категорической форме: «Эйзенштейн не понял того, что войска опричнины были прогрессивными войсками, на которые опирался Иван Грозный, чтобы собрать Россию в одно централизованное государство, против феодальных князей, которые хотели раздробить и ослабить его. У Эйзенштейна старое отношение к опричнине. Отношение старых историков к опричнине было грубо отрицательным, потому что репрессии Грозного они расценивали как репрессии Николая Второго и совершенно отвлекались от исторической обстановки, в которой это происходило. В наше время другой взгляд на опричнину. Россия, раздробленная на феодальные княжества, т.е. на несколько государств, должна была объединиться, если не хотела попасть под татарское иго второй раз. Это ясно для всякого, и для Эйзенштейна должно было быть ясно. Эйзенштейн не может не знать этого, потому что есть соответствующая литература… Иван Грозный был человеком с волей, с характером, а у Эйзенштейна он какой-то безвольный Гамлет… Это уже формалистика. Какое нам дело до формализма, – вы нам дайте историческую правду. Изучение требует терпения, а у некоторых постановщиков не хватает терпения, и поэтому они соединяют все воедино и преподносят фильм: вот вам, “глотайте”, – тем более что на нем марка Эйзенштейна. Как же научить людей относиться добросовестно к своим обязанностям и к интересам зрителей и государства? Ведь мы хотим воспитывать молодежь на правде, а не на том, чтобы искажать правду»[29].
Со сталинскими историческими оценками можно спорить, как, впрочем, и с любыми иными прошлыми и нынешними интерпретациями истории, но в широте как культурного кругозора, так и азов методологии анализа исторических фактов Сталину отказать нельзя.
Правда, в 1946 году в учебные программы вузов был введен предмет, именуемый «История ВКП(б)», основанный на партийной мифологии.
Поэтому в довоенный период в советской литературе преобладали книги научно-популярного характера, поскольку в это время еще не было выработано научной методологии их изучения[30].
Фундаментальных научных исследований издавалось, в общем, немного, но они выгодно отличались от дореволюционных изданий глубиной анализа, оригинальностью и новизной. При соблюдении правил игры с цензурой и применении обычных принятых в тридцатых годах идеологических штампов советские ученые создавали подлинные научные и литературные шедевры. Они описывали как историю, так и эволюцию стратегии и тактики вооруженных сил в первой половине XX века. Их научные прогнозы в этом отношении не потеряли своей актуальности и в настоящее время[31].
Удивительно, но переводы исследований и мемуаров иностранных государственных деятелей, военачальников и ученых в Советском Союзе выходили сравнительно большими тиражами и практически не купировались Главлитом из цензурных соображений. Тенденциозные политические оценки иностранных авторов снимались при помощи подробных комментариев[32].
В это время появились книги, посвященные истории создания российской военной авиации с очерками о победах «красных лётчиков» в годы Гражданской войны и героических свершениях советских пилотов в годы строительства социализма. Впервые на их страницах рассказывалось о подвигах добровольцев, которые воевали против итало-немецких интервентов и японских милитаристов в Испании и Китае[33].
В 1940 году была опубликована любопытная книга «Крылья Китая», автором которой будто бы являлся малоизвестный китайский лётчик-истребитель Ван Си. Однако по стилистике изложения становится очевидным, что она не является переводом с китайского языка. Книга написана двумя непосредственными свидетелями событий японской агрессии против Китайской Республики – молодым журналистом-международником Ю.А. Жуковым и лётчиком Героем Советского Союза А.И. Губенко. В Китае он был известен под именем Ху Бенко. Все упоминаемые на ее страницах персонажи носили исключительно китайские имена, хотя в книге рассказывается о тактических действиях и подвигах советских лётчиков-добровольцев[34].
Своеобразную монополию от Политбюро ЦК ВКП(б) в описании военных действий в период гражданской войны в Испании получили известные советские журналисты Михаил Кольцов и Олег Савич. Они не имели права сообщать имена советских военных советников и добровольцев и настоящие фамилии командиров и комиссаров интернациональных бригад, ограничиваясь их испанскими псевдонимами. Однако их настоящие имена и фамилии были хорошо известны не только представителям лондонского Комитета по невмешательству Совета Лиги Наций, но и разведчикам противника[35].
Тогда же появился в широком прокате и художественный фильм «Если завтра война», поставленный по оптимистическому сценарию Николая Шпанова «Первый удар»[36].
События на Хасане и Халхин-Голе скупо освещались в печати. Да и спустя семьдесят лет их более или менее подробное изложение можно найти в немногочисленных монографиях и редких статьях историков. Освещать их могли в свое время только специальные корреспонденты газет «Правда», «Известия» и «Красная Звезда» Ю. Жуков, В. Ставский, Д. Ортенберг, З. Хацревин, Л. Славин, К. Симонов, Б. Лапин и Н. Кружков. Номера воинских подразделений, типы танков и самолётов не указывались из соображений секретности[37].
Впечатления командиров и корреспондентов о советско-финляндской войне 1939—1940 годов получили гораздо большее освещение в советской печати, чем можно себе представить с высоты представлений начала нового тысячелетия[38].
Полной неожиданностью для военно-политического руководства Антикоминтерновского пакта стала постановка в 1939 году пьесы Константина Симонова «Парень из нашего года» на сцене Центрального театра Красной Армии. В ней рассказывалось об участии советских командиров и в испанской гражданской войне, и на Халхин-Голе. Распоряжение о постановке этой слабой в драматургическом отношении пьесы утвердили И.В. Сталин, член Политбюро секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов и главный редактор газеты «Правда», начальник Главного политического управления РККА Л.З. Мехлис.
В годы Великой Отечественной войны военные успехи советских солдат и офицеров популяризировались в форме ярких газетных очерков, где рассказывалось о духовном превосходстве советских воинов над противником. Однако в историографии того драматического времени такие поражения РККА в 1941—1942 годах, как Ржевско-Вяземская операция, отнюдь не замалчивались[39].
В первое послевоенное десятилетие конкретной программы научных исследований, касающихся Великой Отечественной войны, не существовало. В Политбюро ЦК ВКП(б), а позже в Президиуме ЦК КПСС тогда посчитали достаточным изучение сборника речей, выступлений и приказов И.В. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза»[40] и книг отдельных членов ГКО СССР[41].