Элина и Орбус

Мы не обращали на него внимания и направились дальше.

– Стойте! – Кричал он нам в след. – Не открывайте врата демонам, не отворяйте врата зла!

Мы вошли в храм. В свете канделябров пестрели иконостасы. У вершины одной из поддерживающих свод колонн был снят слой кирпичной «шубы». В разрезе просматривалась изящная белокаменная ионическая колонна, сооруженная древними мастерами-греками. Такие храмы, как этот, многократно перестраивались, обрастали новыми деталями декора и пристройками, и слои разных эпох наслаивались как листья капусты или лука, такая вот матрешка. И бог весть знает, какие подземелия сокрыты под полом и прилегающей сырой землей в таких стародавних строениях.

В храме шла служба. Но у нас не было времени. Мы пошли к нужной нам двери, нарушив ход священнодействия. Люди зашикали на нас, и направились в нашу сторону. Но проскочили в дверь, захлопнув ее за собой на засов, прошли по коридору, но ничего кроме амбаров не нашли, и вышли с черного хода. Хотелось бы сказать, что бесцеремонно, но легко сохранять невозмутимость, когда наши преследователи оказались по ту сторону запертой двери.

И все же, я продолжала удивляться наглости Тенебриуса. Просто так, взять и бесцеремонно войти, не обращая внимания ни на кого. Более того, он готов повторять это снова и снова … сама бы я так не смогла.

– Да стойте же вы! Остановитесь! Не смейте освобождать демона, – кричал нам помешанный, медленно ковыляя в нашу сторону.

– Что ему надо? – спросила я.

– Да так, одержимый, не обращай внимания! – ответил Тенебриус. – очередная несчастная жертва борьбы тьмы и света. Как говорили в старину, бояре дерутся, а у холопов чубы трещат.

– Почему мы не нашли вход в башню. Это не тот храм?

– Тот, – ответил Тенебриус, – только вход в тоннели замурован. Надо искать другой выход. Пойдем.

Мы находились в древнем месте, где когда-то был кремль, детинец, потом парк, теперь бастион. Но древние здания сохранялись здесь до сих пор, в том числе и церковь с башнями, в которую мы не могли попасть. Направляться к реке Черной, вновь на лестницу не хотелось. Мы пошли в другую сторону.

У врат бастиона перед нами показалась черная маленькая кошечка.

– Ух ты, а как тебя зовут! – заговорила я с ней. – А я не могу тебя взять. Некуда мне тебя брать. Какая хорошая.

Кошка смотрела на меня зелеными глазами, а потом улизнула.

– Может быть, это душа моей умершей кошки. – Сказала я.

– Возможно. – Сказал Тенебриус. – Или Флориной Дианки. Или, быть может, эта одна и та же душа, и у нее успела пожить, и у тебя. Всякое бывает.

Одиноко гуляли мама с маленькой дочкой. Девочка споткнулась, упала в снег и заплакала.

– Ну ничего, – ласково сказала мама, – вставай.

Я улыбнулась.

Девочка перестала хныкать, встала и заулыбалась мне в ответ. Добрый знак?

Мы шли между старинных приземистых домов. Казалось, по этой улочке тоже можно было бы проложить сквер. Я обернулась. Позади возвышались все те же два золоченых шпиля-минарета.

Еще один храм. Старинная краснокирпичная кладка.

– Параскева церковь. Посмотри, – сказал Тенебриус, – в ее стену вделан идол. Среди кирпичей и древних узоров выделялся почти квадратный камень.

– Они навеки замуровали его сюда, заточили в плен.

Я явственно ощутила, как с этого места шел очень мощный энергетический поток.

– Нет, – сказал Тенебриус, проходя мимо двери, – здесь мы не пройдем.

– А может все-таки тут? – возразила я.

– Не соединена эта церковь с башней, нужно искать другой путь.

Моя интуиция подсказывала: тоннель есть. Но что толку спорить, если церковь была заперта.

– Пошли вновь к берегу.

– К границам бастиона, где пушки?

– Нет, там по другую сторону от спуска к подолу есть еще одно возвышение, с церковью. Может там вход.

И вот мы, сделав еще пару-тройку сотен шагов, попали на центральную площадь города.

Здесь сходились четыре аллеи города. Здание в углу этого креста венчалось причудливыми многогранными башенками, с красными крышами и шпилями.

– А уж не эти ли башни? – спросила я.

– Нет, точно не эти. Это постоялый двор и дом градоначальника.

Что-то подсказывало мне, что похожие площади я увижу еще и в других городах.

Йултадская ель еще стояла, а аттракционы, которые здесь были, почти все разобрали. Мы прошли площадь почти наполовину.

Облака расступились и снопы света озарили Тенебриуса. Мне показалось, но он как будто был не рад этому. Зажмурился, словно пытаясь отогнать лучи солнца. И мне показалось, как будто все окружило туманом, пронзаемыми снопами света, и вот, стоит Тенебрий, и все злое, что в нем было, превратилось в ворон и вихрем, закручивающейся стаей устремились вверх, освобождая его душу.

И вот он стоит, чистый и настоящий, такой каким он был много лет назад, до того, как переступил черту.

«Оглянись, в твоих глазах огонь! Падали звезды между тел в безвременном пространстве, я знаю, ты хочешь уйти туда, где вечный мрак…»[9] – вспомнились мне слова песни, которые почему-то вызывали ощущения далекого прошлого, когда и Флорентина, и Тенебриус были другими.

Я демон, и мне нет пощады,

Мне покаянье не к лицу.

Стою я зол, при вратах ада,

Осознаю, не миновать концу.

Но я хотел бы человеком быть,

Страдать, и верить, и любить,

Свою печать позорную забыть.

Огнем сгореть и вновь, как лед остыть.

А ведь это твои стихи, Тенебриус, признайся, – подумала я.