Страница 86 из 138
Дорожка сделала несколько поворотов. Недалеко журчал ручей, а между пальм и бананов в уголках размещались чаши с водой.
– Ух ты, – посмотрела я, – черепашки.
Черепашки, похоже, заинтересовали не только меня.
Здесь прогуливалась мамаша с маленькими сыном и дочкой.
– Мама, я хочу писать.
– Потерпи, сынок, сейчас найдем туалет.
– Ма-ам, а можно я пописаю в черепах?
– Сынок, нет, нельзя так делать! – строго одернула его женщина.
– А Маша сказала, что можно.
– Не правда!
– Маша, ты же сказала, что можно!
– Я тебе сказала, что так нехорошо себя вести
Мамаша покраснела, и спешно куда-то потащила своих детей.
В этом многообразии пальм, лиан, и прочих деревьев, толстых и тонких стволов, с гладкой корой, и напротив, с изрешеченной поперечными морщинистыми кольцам, с клетчатой корой, среди цветов разнообразных расцветок и листьев самых разных форм ниспадали лианы.
Послышалось то ли кряканье, то ли карканье.
На ветке сидел большой, цветастый попугай. К нему пыталась подобраться макака. Но попка каждый раз отпугивал ее клювом, впрочем, та, показав, что успокоилась, не теряла интереса, и, чуть посидев, вновь продолжала досаждать тропической версии нашего деревенского петуха.
Идем по аллее, узкой полосой, разделяющей пруды. Водная поверхность покрыта многочисленными листьями лотоса. Такими же, как наши болотные кувшинки, только огромные.
Берег утопает в зарослях. Пробираемся узкой тропой. За плотной листвой кротона и монстеры скрывается еще один пруд. Круглая поверхность его заполнена листьями-поплавками водных растений, берега утопают в лианах и листьях склонившихся над водой деревьев и трав.
Обходим пруд. Теперь тропинка пролегала между рядами кактусов. Огромные колючки, шарообразные, вытянутые, в человеческий рост, одиночные и колонии. Я обратила внимание на несколько разноцветных небольших шаров.
– Смотрите, – позвала я моих спутников, – какие красивые. Вот бы себе такой.
А мы продолжили путь.
Высокие кактусы, в виде столбов, и такие же крупные, многоперьевые розетки агавы, закрепленные на вершине, напоминали кактусовые пальмы. А за ними начались заросли саговниковых пальм и древовидных папоротников. Интересно, может именно такие и цветут в купальскую ночь?
По крайней мере, они сильно отличались от тех папоротников, что местами устилали ковром наши леса. Идем вдоль ручья. Посадка молодых елей. На вершинке каждого – нечто розовое. Цветок – обрадовалась я. Но нет, это всего лишь была бирка, бумажка с датой и номером. Эх, а я думала, что цветок.
– А почему мы движемся вдоль ручья? – спрашиваю я.
– Ручей впадает в Лебу, как раз у вокзала. В этом направлении и идем – пояснил Тенебриус.
Высокие ветвистые деревья окружали нас.
– Вот черт! – заругался Тенебриус. Сверху на него что-то упало.
Бабац, еще что-то.
– Нас атакуют? – спросила я.
Флорентина подошла и посмотрела на упавший зеленый плод.
– Незрелый грецкий орех. У меня такие раньше в саду росли, – пояснила она.
– Так вот почему он такой тяжелый, орех же внутри, – догадался Тенебрий.
Идем дальше.
Заросли джунглей, ветви и лианы свешиваются почти до нашей тропы. Из джунглей выскакивают маленькие, гривастые, до нельзя зубастые твари.
Вот уж правда, бойся тех, кто сидит в кустах.
Щелкают зубами, скалятся и лают. Маленькие противные злобные собачки. Что может быть хуже, чем эти мерзкие твари. Наверняка склочные люди после смерти превращаются вот в таких чихуа-хуа.
Фло описала полукруг посохом, потрескивающим электрическим током. Благо, что эти собачки настолько же пугливые, насколько и агрессивные.
Кусты зашевелились. Что-то стремительно пролетело мимо. И это были не орехи. Я увернулась, а Тенебриусу не так повезло. Он выругался, когда что-то острое вонзилось в его плечо.
Наконец я смогла разглядеть атакующих. Злобные черные мохнатые создания с блестящими глазами корчили гримасы своими огромными, в пол лица клыкастыми ртами.
Они преградили нам путь, швыряясь в нас всякой гадостью. Флорентина замахнулась на тварей, те в страхе разбежались. Но следуя тактике храброго труса, вновсь собрались и двинулись на нас.
Новые пигмеи были организованы. Эти пулялись снарядами, используя похожие на флейты духовые ружья. Нам приходилось проявлять чудеса ловкости и изворотливости, чтобы не ощущать на собственной шкуре жалящих острий игл.
Среди стаи страшилищ возвышалась одна. На ее черной, и без того гривастой голове, нахлобучен головной убор из перьев, как у индейца, что пел в начала парка. Я сначала подумала, что это страшидло и правда выше других, пока не заметила, что она восседает верхом на другом собрате. Хочет казаться выше и страшнее. Шаман или вождь. В одной руке оно держало посох. Когда его собратья разбегались, шаман ударял посохом, и те вновь собирались в неровные ряды. Но странно было не это. В другой руке чудовище держало какую-то трубку. Как духовое ружье, но больше и толще. И тут началось. Шаман направил трубу на нас и в нас ударило жаром пламя, оно лишь немного не дотянулось до меня и спутников. Мы – в рассыпную. Твари радостно визжали. Но радовались они не долго. Флорентина резко подбежала к вождю и мощным ударом посоха выбила огнемет из его рук. Удар оказался столь сильным, что сбил с вождя его перьевой кокошник, а сам он потерял равновесие и упал вниз. Нижний пигмей попытался храбриться, но увидев побег его собратьев, тоже пустился наутек.
Мы подошли к развилке.
– Куда пойдем? – спросил Тенебриус. – Выйдем через климатические ворота и побредем по улице. Или спустимся в коллектор и под землей проберемся к вокзалу?