Чужое

– И все?

– Все! – Кажется, шеф улыбался, но Шилов знал, что расслабляться рано и оказался прав.

– Вот и отлично…

– Погодите, Шилов. Есть одна маленькая проблемка. Наш агент на Цапле пропал, он не выходит на связь. Нам очень нужно его найти.

– Нам?

– Вам. Вам, Шилов, надо его найти.

– Поезд стоит на Цапле всего полтора часа или даже меньше. Он не спускается на поверхность планеты, останавливается у орбитальной станции.

– Не волнуйтесь, Шилов. – Теперь начальник улыбался наверняка. – Мы придержим для вас время. Двух недель хватит?

– Э… – пробормотал Шилов. – Это ж сколько будет стоить, придержать ради меня локальное время на станции?

– Неважно, Шилов, это не ваши проблемы. Помните, я говорил вам об испытаниях «Уничтожителя времени»? Как раз попробуем. Начнем не с планеты, а со станции.

– Но я…

– Вот и чудно. Получите распечатку с информацией о планете и целью миссии. – Из щели под экраном полезла бумага, испещренная символами. – На станции Цапля встретьтесь с мистером Сейко, он снабдит вас инструкциями, обучит языку и расскажет о планете и ее жителях подробнее. Удачи, Шилов. И да поможет вам Бог!

– Я не верю в Бога.

– Он тоже не верит в вас, Шилов, однако задание вы обязаны выполнить не ради него, а ради Родины, которая взрастила вас и вспоила. Отбой.

В динамиках зашумело. Шилов в сердцах ударил по приборной панели и сказал всего одно слово, но слово замечательное, и в слове этом было всего шесть букв, которые, выстроившись в нужном порядке, наилучшим образом характеризовали душевное состояние Шилова. Панель покорно задымилась, но, кажется, ничего на самом деле не сломалось – так, спецэффект для туристов, которых посреди отпуска выдергивают работать. Шилов привалился к холодной шершавой стене и подумал, что от работы никуда не денешься, что космос слишком мал для его шефа, который представился Шилову этаким всеобъемлющим созданием, сердцевина которого – маленькое тщедушное тельце, а основная часть – колоссальная аура, распространившаяся на сотни световых лет вокруг. Шилову стало обидно, что шеф такой могучий, а Шилов – нет, что миром управляют люди с разбухшими аурами, можно даже сказать с раздувшейся пустотой гнилых сердец. В этих мыслях было нечто метафизическое, и Шилов вдруг вспомнил Соню, которая каким-то загадочным образом узнала, что он собирается совершить тур по галактике именно в этом поезде и пришла его провожать.

Это случилось вчера, в день отбытия. У Шилова в руках была полупустая спортивная сумка, которую таможенник даже не стал проверять, когда Шилов вручил ему билет и документы. Таможенник был седой и обладал печальным взором. Проверяя документы, он шмыгал носом и время от времени виновато улыбался: мол, никак не получается сходить в медицинский институт и навеки вылечить насморк. А может, не недостаток времени был тому виной. Может, таможенник примыкал к так называемым архимодернистам – странному течению, члены которого выборочно отказывались от благ, что дарит современная цивилизация.

– Все в порядке… – сказал таможенник, возвратил документы и отошел в сторону. – Не боитесь?

– А чего бояться? – улыбнулся Шилов. – Космос мал и обжит. «Уничтожитель времени» обеспечит мне необычные приключения.

– Ну-ну, – таможенник нахмурился, снова перегораживая дорогу. – А вы задумывались над тем, господин Шилов, что перейдя эту красную линию, – он указал подбородком на пол, – вы окунетесь в мир, который резко отличается от вашего?

– Я ездил на поездах, летал на самолетах, – сказал Шилов. – Не беспокойтесь. Я много путешествовал по космосу.

– Не мне надо беспокоиться, – резко ответил таможенник и неохотно посторонился. Когда Шилов проходил мимо, таможенник поставил ему подножку, но Шилов ловко перепрыгнул глухо зашнурованный ботинок и окунулся в мир бензиновой вони и подгорелых пирожков с фаршем, луком и капустой. По облезлым стенам здесь ползали тараканы. У изгаженных окошек ларьков и касс выстроились очереди изнеможенных взрослых и их детей, серолицых, кашляющих, судорожными движениями рук поправляющих на тонких шеях одинаковые шарфы ручной вязки. Прокуренный бесполый голос объявлял время отправления и прибытия поездов. Шилов остановился посреди зала. Осмотрелся и почти сразу увидел Духа, который поджидал его, стоя навытяжку, с висящей за спиной гитарой. Возле брата стояла молодая седовласая девушка в брючном костюме, с перламутровыми бусами на шее – по моде архимодернистов. Она увидела Шилова, улыбнулась и помахала ему рукой. Сердце Шилова cплясало чечетку. Он подошел к брату, пожал ему руку (брат состроил мученическую физиономию), пожал сухую и теплую ладошку Сонечки. Дело было проделано молча. Соня тоже не сказала ни слова, только внимательно смотрела на Шилова. Дух с преувеличенным интересом рассматривал паука, спускающегося на паутине к грязному полу.

– Как твой сын? – пробормотал, наконец, Шилов.

– Все еще лечится. Спасибо, что поинтересовался, – ответила Соня холодно, и Шилов посмотрел в ее глаза, и ему показалось, что Соня с трудом сдерживается, чтобы не заплакать, но держится, ведь она сильная женщина, архимодернистка, а Шилов – слабак, который не может рассказать ей о своих чувствах, а вместо этого ранит намеками о больном ребенке.

– Если бы ты не была архимодернисткой, – сказал, разозлившись, Шилов, – твоего сына давно бы вылечили. Что за бред, отказываться от технологии медицинского сканирования ради…

– Шилов, не надо, ради Бога, – сухо произнесла она.

– Рад, что ты пришла, – произнес Шилов с притворным безразличием. Ему вдруг подумалось, что любовь к Соне – разновидность садомазохизма, что он нарочно мучает ее и себя, травит чувства, и от этого они, чувства то есть, становятся сильнее. Это как положительная обратная связь. Хотя нет, скорее, любовь к Соне – уроборос, змея, которая пожирает саму себя, причем пожирает странно и даже глупо: хвостом. И пожирая, не исчезает, а, наоборот, вырастает. Вот, это верное, хоть и идиотское, сравнение.

– Я соскучилась по Духу, – сухо произнесла она, но глядела только на Шилова.

Дух кашлянул в кулак, отвернулся, ушел в сторону. К нему тут же прицепился парень в сомбреро, от которого на много метров разило навозом. Кажется, он хотел что-то продать Духу, но Дух его игнорировал.

– По Духу… – повторил Шилов, внутри которого все оборвалось.

– Ну. По Духу. По Духу! По Духу, мамашу твою!!! – Она почти кричала, и готова была ногтями вцепиться Шилову в шею, но вдруг успокоилась и рассмеялась: – Костенька, ты такой забавный, честное слово. С тобой всегда весело, Костя.

– Очень рад.

– Ну еще бы.

– Ненавижу военных! – заикаясь, прохрипел парень в сомбреро и замахнулся на Духа, чтобы ударить его. Вот и приключения, подумал Шилов со скукой. Он успел вдохнуть воздух, прежде чем время замерло, и Дух привычным скользящим движением уклонился от кулака проходимца и, явно скучая, схватил запястье «мексиканца» и потянул вниз. Время потекло быстрее и прощелыга, отчаянно размахивая руками, полетел в окошко кассы, а серые люди непостижимым образом успевали расступиться, давая ему пролететь мимо. Самые ушлые отвешивали несчастному пинка под зад. Время снова замерло, чтобы продемонстрировать несчастного со всех сторон. У Шилова заболели глаза. Им приходилось впитывать в себя миллион мечущихся беспорядочно красок и объемных картинок, а потом во все стороны брызнуло стекло и время потекло с обычной скоростью. Видно было, как из разбитого окошечка кассы торчат ноги парня, как они вяло шевелятся, как на пол, на котором валяется сомбреро, стекает рубиновая кровь, как очередь неспешно расходится, как люди, унылые, серые люди, пристраиваются в концы других очередей. Никто не спорил, не качал права, что, мол, до заветного окошка оставалось всего два человека. Эти люди всегда стояли в очередях и не знали другой жизни, а достигнув своего череда, тут же занимали место в хвосте другой очереди.

Дух, обтерев руки о штаны, грязно выругался и виновато посмотрел на Соню.