Взятие Крутоторска

– Дармоеды, сидите у меня на шее, – ругала Жеку и Тоню, а может, и Тайку заодно Варвара Диевна.

Жека, чтоб не слышать упрёки, включил проигрыватель.

– Распушил хвост! – кричала Варвара Диевна, – ходишь гоголем, а трёх копеек не заработал. За квартиру не плачено.

– За такую квартиру нам должны доплачивать, – резонёрствовал Жека. – Погоди, мать, мешками скоро будешь деньги носить, когда возьмут меня на телевидение. Знаешь, сколько они там рубят?

Он был уверен, что телевизионщикам сыплют деньги без счёта.

– Опять лахудру припёр какую-то. Ты зачем её привёл? Где у нас жить? Завтра Алика из санатория привезут. Куда её класть? – напустилась Варвара Диевна вновь на Жеку.

– Они в дровянике будут, – вставила вразумляюще Тоня.

– А осенью, а зимой? – напоминала Варвара Диевна.

Тая виновато слушала упрёки замученной нуждой и теснотой Жекиной матери и горестно думала, в какую пакость она вляпалась. Оказывается, Жека-то таскает в дровяник девок. И её затащил, как последнюю дуру.

И теперь она не знала, что ей делать. Молча снести обиды и упрёки или, обидевшись, убежать, куда глаза глядят. Она поднялась и пошла в дровяник. Пересидеть грозу. Жека зайдёт за ней и она скажет, что больше не останется тут, уедет в Эстонию, потому что ждёт там её Виринея-Верка Кайсина и работу уже подыскала.

Неожиданно в проёме дверей появилась сама Варвара Диевна. Тайка сжалась. Неужели и тут будет ругаться эта баба?

– Не спишь, – спросила та неожиданно мирным голосом.

– Нет. Сижу. – ответила уныло Тая.

– Ты, девка, не обидься, – примиренно вздохнула Варвара Диевна. – Сходи поешь с моими оболтусами. Извини, не сдержалась. Иди, иди.– Потом опять вздохнула и проговорила с сочувствием. – Ох, натерпишься ты с ним, – и забрав порожние сумки, пошла тяжёлой поступью на работу.

Видно, допекли деточки Варвару Диевну или вообще горестно сложилась вся её жизнь.

Тая вернулась в дом, где Жека командовал за столом.

– А я за тобой хотел бежать. Садись, а то Смолеву обещали прийти к двенадцати.

Всё помнил Жека. Тая села, поковыряла омлет. Есть не хотелось. Не то настроение.

У Жеки было невозмутимое состояние духа. И опять он насмешничал, хотя ей вовсе не хотелось слушать его шуточки.

– И на что я польстился: оказывается, у тебя ни уха, ни рыла, ни титек, ни жопы, – выговаривал он, стараясь задеть и обидеть её.

– Какая есть, – обиженно отвечала она, думая о том, что лучше бы не было вовсе вчерашнего злополучного дня. И зачем она уехала из Несваричей?

В «Народных промыслах», куда сводил Таю Олег Смолев, директор, могучий мужик, которому бы трёхсоткилограммовую штангу поднимать, показал ей хрупкие шкатулки и шкатулочки, точёные деревянные игрушки, и говорил, что работа эта только кажется простой, а вот не у каждого получается. Художественный вкус надо иметь. А есть ли у неё такой вкус, только опыт покажет.

Смолев уверял, что у Таи вкус есть и что он видел её очень хорошие рисунки.

Договорились, что Тая походит в ученицах, и если понравится да покажет себя, посадят её на роспись и дело пойдёт.

Хороши были шкатулки, игрушки, но ведь надо где-то жить. Не тесниться же ей в Жекином дровянике. Осень не за горами. Придётся выбираться из дровяника. Впятером жить в тесной комнате, не приведи Господь. Ломала Тайка голову, куда ей податься, но никакого разумного выхода не находила.

Как-то странно жили эти Тютрины. Вечером все поджидали, когда придёт с работы Варвара Диевна. В увесистых засаленных двух сумках приносила она из столовой, где работала кассиром, всё, что оставалось после обедов и ужинов: котлеты, макароны, масло, хлеб, стряпню, пластины яиц, иногда целых полбидона битых яиц, которые можно было сразу выливать на сковороду. На ужин им и на будущий день этого всего хватало. Тая не ела, а клевала, говоря, что она днём пообедала и есть не хочет.

– Ну, как знаешь, – с обидой говорила Варвара Диевна. – У тебя и так кожа да кости.

А впереди у Тайки была ночь с Жекиными приставаниями.

Вовсе тесно стало у Тютриных, когда появился ещё один член семьи Альберт, мальчик, больной менингитом. Таисья поняла, что когда сменят незавидное житьё в дровянике на квартиру, будет куда хуже, потому что в комнате ей места нет. И кто она собственно? Случайная приблудшая овца.

Жека, выбираясь из дровяника, говорил, что со своей бабой спал. Он уже точно определил её место возле себя. А она не знала, кто она ему. И вообще куда ей деваться? Подневольное житьё, неожиданно навалившееся на неё, только угнетало и не сулило никакого просвета. И деньги, казавшиеся большими, таяли. Заметила она, что убыло их наполовину: то ли Жека взял, чтоб опять платить артистке, то ли сестра Тоня, которую почему-то отказались принимать на швейную фабрику «Заря», прихватила. Наверное, дебильноватым показался её вид, и опять бегала Тоня по городу в поисках работы.

Тая недоумённо думала о себе: неужели безвыходность вовсе доконает её и возбудит отвращение к жизни? Нет, надо как-то справляться с обстоятельствами и с самой собой. А как справляться? Где выход? Теперь без денег в Эстонию не поедешь. И перехватить их негде. Возвращаться домой, в Несваричи, стыдно. Всё прокутила и домой прикатила. Тая ходила по городу, читала объявления, куда можно устроиться на работу. Звали во многие места. Но ей надо было найти такой завод или фабрику, где бы предоставлялось общежитие.

И вот наконец объявление: требуются рабочие на комбинат «Искож». И внизу спасительное: общежитие предоставляется.

Она забрала свой чемоданишко и папку, сказала сестре Жеки Тоне, что уезжает в Эстонию. Там ей сулят и хорошую работу, и общежитие. Подруга там.

Села в троллейбус и покатила вовсе не на юг, в сторону вокзала, а наоборот, на север, где спасительный и долгожданный комбинат «Искож». И пусть не ищет её Жека, потому что ничего, кроме обиды, не осталось в её памяти от его вероломной любви и неприкаянного совместного житья. Тем более, что не понимала она: любил он её или просто смеялся. А ей зачем такая жизнь?

Свадьба с живым приданым

От кого-то из знакомых Тая знала, что работающие на комбинате «Искож» ходят всегда с подведёнными траурными глазами, потому что сажи там, как в дымовой печной трубе. И как же она была обрадована, попав в цех по изготовлению кирзы, что можно в общежитие возвращаться с девственно чистым воротничком фирменной кофточки. Однако запах ацетона и резиновых смесей преследовал её повсюду. Аллергия была у неё на них. Операцию по сшиву полос корда освоила быстро. Даже чуть рационализатором не стала, когда предложила сделать полочку-подставку для заготовок. С полочкой-то удобнее и быстрее получается. Работа спорится.

– Соображаешь, – похвалила её мастер Дарья Савельевна Садакова.

А ещё успела поступить Тая в механико-технологический техникум и теперь по утрам после ночной смены и вечером после дневной добирала знаний о станках и кожезаменителях. Правда, спать после работы хотелось. Клевала носом, буквы в конспектах съезжали по странице вниз и замирали, уткнувшись в край листа. Преподаватели не сердились – понимали, каково после смены учиться.

А подбивала Таю на учёбу всё та же мастер Дарья Савельевна, окончившая этот техникум. Хорошо, что в общежитии Тая попала в её комнату и под её опеку.

У этой спокойной женщины с уверенной твёрдой походкой, казалось, в жизни всё было предопределено и ей хотелось, чтобы другие люди жили тоже по твёрдому распорядку. Тогда не будет сбоев, неожиданных происшествий и, не дай Бог, ЧП.

Забранные в валик на затылке русые волосы, усмешливый взгляд серых живых глаз делали её похожей на учительницу. На комбинате в цехе она могла придраться, отчитать за брак. В общежитии преображалась. Распустив льющиеся шёлком волосы, схватывала их резинкой, накидывала халатик, подчёркивающий стать, и уже могла похохотать, пустить анекдотец, пооткровенничать. Недаром некоторые о ней говорили – «в доску свой парень».