Страница 2 из 9
Оксана, это бойкое дитя херсонских степей, загорелая и круглолицая, стрельнула глазками в сторону Кочина:
– Разрешите, я соберу бумагу и пленку?
– Разрешаю. – Олег Петрович был занят выбором рулета, а потому не смог вполне оценить риски предстоящего мероприятия.
Следующие пять минут все собравшиеся могли любоваться грацией и гибкостью горничной, которая, поводя своей коротенькой юбочкой и стараясь двигаться как можно соблазнительней, собирала огромные рулоны упаковки. Олег Петрович позабыл даже про рулет – так подействовала на него уборка мусора. Лицо Лидии Александровны было непроницаемо, Анастасия же не выдержала:
– Лидия Александровна, вы не думали о том, чтобы сменить форму горничных? На мой взгляд, платье мешает им работать. Одного передника было бы достаточно.
– Если мне дадут такое распоряжение – выполню незамедлительно. – Домоправительница была невозмутима.
Горничная Оксана понимала, что именно она сейчас в центре внимания, а потому не торопилась. В кои-то веки кто-то оценит твой нелегкий домашний труд. Но, на ее беду, раздался телефонный звонок, и Лидия Александровна поспешила в кабинет, а за ней туда проследовал и Олег Петрович. Оксане стало как-то неинтересно, грациозность и пластика сменились порывистыми грубыми движениями. Что, естественно, не могло укрыться от Анастасии:
– Вы бы, голубушка, сразу в таком темпе! А хотите, я этот журнал изрежу маникюрными ножницами – фронт работы на целый день, а может, еще на ночь?
– Ночью – это не работа, это удовольствие, – ответствовала Оксана. Горничные очень хорошо знают, кому можно дерзить, а кому нет.
Анастасия задумалась. Они знали друг друга несколько лет. Познакомившись на одном из приемов, Настя и Кочин долгое время избегали друг друга. Кочину, обремененному семьей в виде нежно любимой дочери, не хотелось серьезных отношений, а судя по поведению Насти, других она не хотела. Настя же, видя, как она нравится Олегу, выжидала. Во-первых, она понимала, что дочь, почти взрослая девочка, – это серьезное препятствие, и брать на себя ответственность за решение подобной проблемы Настя не считала возможным. «Пусть сам решит, как это будет выглядеть. Не буду его торопить», – думала она и раз за разом отказывалась от приглашений Олега поужинать. Во-вторых, ей уже хотелось семьи. Они часто встречались у общих друзей. И этого вполне хватило, чтобы Настя разглядела в Кочине порядочного, совестливого человека, для которого слова «ответственность» и «доброта» вполне реальные понятия. Наступил момент, когда Настя сама позвонила потерявшему надежду Олегу и пригласила его в кафе.
– Я тебе так скажу: мне абсолютно не хочется тратить время на бездумный флирт, – с места в карьер начала Анастасия. – Годы мои не те для такой пустой траты времени. Но и замуж спешно выходить не хочу. Можно пожить вместе, посмотреть, что получится. Но это после того, как лучше узнаем друг друга, – добавила она, увидев испуганные глаза Кочина. Процесс узнавания длился уже год, а влюбившаяся по уши Настя ревновала Кочина к каждой юбке.
Из задумчивости ее вывел появившийся из кабинета Кочин. Он не мог скрыть удивления:
– Как? Мусора больше нет? Я-то думал, эта пытка никогда не закончится.
Со стороны Анастасии в него полетела маленькая подушка.
Больше всего Олега Петровича возмущало, что нельзя просто работать и просто наслаждаться жизнью! В последнее время он напоминал себе городскую собаку, непроизвольно облизывающуюся и шарахающуюся от трамваев, мальчишек и дворников… Мало ему было акционеров с их византийскими интригами… Еще этот капкан – нравственный. Самая худшая и опасная разновидность средств охоты на людей.
Олег Петрович утверждал, что после такого капкана будут незаживающие душевные раны. Еще он заметил, что большой город заставляет людей быть хуже, чем они есть на самом деле. Черт его знает, почему так происходит?! Может, потому что в московской жизни есть какая-то анонимность? Ну посудите сами, кто знает Кочина Олега Петровича? Да если взять в процентах от всего населения – каких-нибудь 0,00002 процента. А может, и того меньше. И соверши он, Олег Петрович, что-нибудь паскудное, узнало бы об этом совсем немного народу. А можно прожить всю жизнь, и, кроме соседей на твоей лестничной клетке, о тебе никто и не узнает. Конечно, Красноярск тоже большой город, но все равно там все как на ладони.
Нет, он вовсе не хотел идеализировать провинцию, но все же там больше боятся слухов, а следовательно, меньше совершают гадостей. Анастасия же считала, что провинция – это скорее категория нравственная, нежели географическая, и что относительно гадостей – можно поспорить…
Слушая сейчас рассуждения Кочина, Анастасия догадалась, что случилась ожидаемая неприятность – ликвидируют филиал, а близкого и проверенного друга Дугина увольняют. Олег Петрович, привыкший к прозорливости подруги, только кивнул:
– Да, решение принято. Все должно произойти до слияния с «Рыбсвязью». Я не знаю, как это ему сказать, ведь сам же полгода уговаривал поехать со мной в Москву – мы в Красноярске начинали вместе. Хотел как лучше. Черт, что же делать?! Интересно, на какой цифре лифт под названием «Совесть» падает вниз?
От пафоса Кочина было сложно удержать, поэтому Анастасия скорчила мину:
– Поэт! Звони Дугину, встречайся и все рассказывай!
– Как, как я ему объясню?! Да я в глаза ему посмотреть не смогу!
– Все равно придется. Знаешь, иногда я действительно верю, что в бизнес ты попал случайно и твой путь не был усеян жертвами. Ты не подставлял друзей и не воровал чужих зарплат.
– Да, слава богу, это все меня миновало. Мое теперешнее положение – это, скорее всего, результат счастливого случая и некоторых свойств моего характера. Я просто нашел сравнительно честный способ увеличить доходы конторы. И понеслось… Как я теперь жалею, что согласился с тем, чтобы акционеры решали вопросы филиалов!
– Я тебя тогда предупреждала… – Анастасия откинула рыжую гриву и приготовилась напомнить Кочину о своей всегдашней правоте. Однако Олегу Петровичу повезло – в гостиную вошли Лидия Александровна с пакетом и Иван с мольбертом, а чуть позже, перекошенный от тяжести нетленного искусства, вошел мужик в синем комбинезоне. В его руках, покачиваясь, проплыл мужественный лик с четырьмя ушами.
– Олег Петрович, портрет министра принесли. Иван краски масляные привез. Заодно и мольберт купили – вдруг вам захочется что-нибудь написать.
– Боюсь, не захочется. Ставьте где-нибудь здесь.
Установленный на мольберт портрет был еще более странен, нежели в руках. Присутствующие на мгновение замерли. Первой не выдержала Анастасия:
– Вах! Какая красота!
– М-да… Интересно, а министр знает, что у него четыре уха? Так, ладно, пусть ЭТО здесь обживается, а мы обедать едем! Лидия Александровна, пусть Иван ждет нас в машине.
– Да-да, я сейчас распоряжусь. И, Олег Петрович, вы просили напомнить – в девятнадцать ноль ноль вы должны позвонить Дугиным: у них день рождения сына – годик исполнился. Подарок им я купила, он лежит у вас на столе в кабинете.
Лидия Александровна в своих поступках исходила из старых педагогических принципов – жизнь не должна быть только приятной. Она уже обратила внимание, что разговор о Дугине заставляет Олега Петровича морщиться, и тем с большим удовольствием напомнила о предстоящем празднестве.
– Да, я помню, спасибо. – Кочин скривился, как от лимона. – Настя, ты готова?
– Если мы едем в ресторан, пойду глаза нарисую. Кстати, коль уж на тебя свалились сегодня все неприятности, может, заодно заедем купим мне кольцо с тем безумным изумрудом?
– Заедем, купим.
– Какая безропотность!
– Подарки женщинам я расцениваю как налог на личные отношения. А налоги надо платить!
Человечеству известно совсем немного средств для лечения больной совести. Большинство предпочитает пользоваться разного рода микстурами. Чем крепче микстура, тем сильнее эффект и тем сильнее болит совесть через сутки после этой терапии. Олег Петрович плохо помнил, как они покидали ресторан, но в памяти отложилось, что портрет, на который ему было очень страшно смотреть ночью и который он поворачивал к стене, очень тяжелый. Сейчас, полулежа на диване и глядя на полный разгром вокруг себя, Олег Петрович осознал, что ему не полегчало, а стало намного хуже, и дело не только в количестве выпитой водки. Его взгляд упал на женские туфли, которые ощетинились шпильками под столом.