Страница 17 из 26
– Сто раз это слышала, – покачала головой Валя.
– Кручиной моря не переедешь, домой, доча, собирайся. Ничё, кроме аборта, в Москве не нажила, а там и квартира своя, и бабка на тебя дом отписала, заместо дачи будет, – стала уговаривать мать. – Берёзовая Роща-то вымирает. Ребёночка возьмём – детдом пухнет. Бабы возили туда лоскутки на рукоделье, говорят, детки пригожие, один другого лучше. Я пока в силе, одного-двух подниму!
Валя даже отвечать на это не стала.
– Кудри бигудями крутишь? – спросила мать у Сони.
– За меня их мама с папой сделали, – засмеялась Соня. – Папа у меня еврей.
– Так ты жидовка? – не поверила своим ушам мать.
– Еврейка! – терпеливо поправила Соня. – Для русских, а для евреев наоборот, русская! Они своих по матери считают!
– Значит, евреечка? – уточнила мать.
– Не евреечка, а еврейка, – снова поправила Соня.
– Сонь, у нас в городке евреев в глаза не видали, но вешают на них все грехи. Не обращай внимания, – объяснила Валя, готовая провалиться сквозь землю от стыда за мать. – У неё в башке такая каша, что крестит таблетку от головной боли!
Но Соня не обиделась, а только посмеялась.
Мать положили в Сониной комнате на двуспальной арабской кровати, а Соня легла на диван с Валей и храпела так, что Валя промучилась всю ночь, вертелась до рассвета, выходила в кухню пить воду.
Храп генерировал в ней жуткий страх. Сначала в её жизни был отцовский храп вперемешку с сонным матом. Потом гнусавый храп Юрика, потом низкий храп Лошадина и, наконец, судорожный храп пьяного Лебедева.
– Знаешь, рыбонька, – наставительно сказала Соня за завтраком, – в Японии женщин учат, как красиво спать. Я проснулась – у тебя на голове одеяло и подушка, а жопа в ночнушке торчит на улицу. Надо за собой следить, конкуренция высокая. Вражий голос сказал, что принц Чарльз собирается жениться, значит, у нас с тобой на одного жениха меньше!
– Сонь, ты храпишь, – ответила на это Валя. – А храп может привести к инфаркту и инсульту!
– За границей его лечат, найду заморского принца и вылечусь, – отмахнулась Соня, взяла на колени Мишель и начала расчёсывать её специальной щёткой.
В кухню вошла мать и неодобрительно спросила:
– Пёс-то в городе на что?
А Соня расхохоталась:
– Для счастья!
– Для счастья деток рожают, а не банты собакам вяжут!
– Уж ты у нас главный специалист по счастью, – оборвала её Валя.
– Подошвы у меня чешутся, знать, к дороге, – обиженно намекнула мать.
А уезжая, сказала:
– Сонька твоя – тёртый калач! Спекулянтка, да ещё и жидовка! Поживёшь с ней, сама такой станешь!
А Соня удивилась:
– На два года меня моложе, а бабку из себя лепит. Моя мамочка до старости кокетничала. Такая красота вам, Лебедевым, досталась, а вы ей не пользуетесь!
– Не Лебедевы мы, а Алексеевы! – зачем-то поправила Валя.
– Хватит, рыбонька, дурака валять, – сказала вдруг Соня. – Пора деньги на хату заколачивать, да мать в Москву перетаскивать, папаша-ханурик пусть там гниёт. Руки у тебя золотые, а клиентов я найду. Накрасим глаза, рыбонька, проживём и эту пятилетку!
– Так кооператив от организаций дают.
– Кооператива ждать долго. Мы тебя замуж отдадим фиктивно, а он потом деньги возьмёт и элементарно выпишется. Все так делают.
И Валя обрадовалась этой идее, потому что мать произвела на неё грустное впечатление, отяжелела, не только весом. В тридцать девять у неё появился старушечий взгляд, словно всё уже прошло, и ничего хорошего больше не будет. Соня права, надо забрать её в Москву.
Проводив мать, переключились на вечерний чёс в эдаком массажном салоне с кофе. Разложили обеденный стол в Сониной комнате, сшили на него матрасик. Стол был ниже массажной кушетки в поликлинике, Валя со своим ростом работала, ссутулившись, и дико уставала.
Под её пальцы Соня загоняла всё больше и больше людей, одетых от фарцы. Эти люди жили в параллельной реальности, пахли нездешней парфюмерией. Обсуждали, не в каком магазине выкинули дефицит, а закрытые просмотры кинофильмов и прогоны спектаклей со странными названиями. А ещё, что Тарковский улетел в Италию.
Она слышала эту фамилию от Лошадина, но стеснялась спросить, кто это. Обсуждали, что «Комсомолка» ругает «Машину времени», и Валя удивлялась, что уже создали Машину времени, с помощью которой можно перемещаться, но почему-то не говорят об этом по телевизору.
Соня перешла из универмага в отдел сувениров художественного салона рядом с домом и вербовала клиентов именно там. Однажды ей даже удалось затащить пожилого немца, но при слове «массаж» и виде лысеющей болонки Мишель с красным бантом он сбежал, приняв их за проституток.
Деньги Валя складывала под диван в ту же старую картонную коробку от обуви, что Леночка принесла от Соломкиных. Думала, только коробка наполнится, хватит на квартиру. Ну, хотя бы на комнату. Но коробка казалась бездонной.
В конце августа Соня прибежала с работы в странном состоянии, она рыдала, выла и кричала, как страшно в СССР, что больше не может здесь жить, а иностранца всё нет и нет! Уверяла, что где-то в Якутии был ядерный взрыв, и радиоактивное облако накрыло и облучило экспедиционный лагерь.
Повторяла слово «Кратон», словно от него что-то зависело, и уверяла, что радиация скоро дойдёт до Москвы, о чем её предупредил знакомый из верхов. По телевизору об этом не говорили, и Валя испугалась, что Соня сошла с ума, её упекут в дурку и свяжут усмирительной рубашкой.
Так что стала успокаивать Соню, массировать её шею и плечи, и та заснула, не раздевшись, всхлипывая и похрапывая. А Вале, как большинству советских людей, посчастливилось так и не узнать о загрязнении окружающей среды продуктами ядерного деления при якутских взрывах «Кристалл» и «Кратон-3».
На следующий день Соня, слава богу, пришла в себя, и жизнь вошла в прежнюю колею. Это была очень счастливая Валина жизнь: она имела дом, работу и поддержку подруги. Вечерами Соня весело рассказывала о своих любовных приключениях, и обе хохотали. А потом упрекала Валю:
– Рыбонька, сколько можно целибатничать? Пора тебе замуж!
– А я замужем за артистом Лебедевым, – напоминала Валя. – Хочешь, паспорт покажу? И счастлива, что вечером иду сюда, а не ищу его по собутыльникам! Мать у меня простая, но главное поняла – от мужиков надо держаться подальше. Даже от мужиков в красивой обложке. Уж я их в Доме кино повидала.
– В стране застой, и в твоей жизни застой, – вздыхала Соня.
– Какой ещё застой? С поликлиники пришла, поела, чаю попила и опять массировать! Где ж тут застой?
Так они прожили бок о бок несколько лет.
И вот высокий видный сорокапятилетний посетитель домашнего массажа стал проявлять к Вале особенное внимание. Звали его Николай, что само по себе было неприятно, как воспоминание о милиционере дяде Коле. Каждый раз, уходя, он целовал Вале руку и выразительно смотрел в глаза.
Сперва стеснялась, потом смеялась, потом поняла, что он ей симпатичен, и стала улыбаться ответно. Однажды Николай предложил повысить оплату, если Валя будет делать массаж у него дома. Было ясно, что массажем дело не кончится. Не слишком хотела идти, но Соня её буквально вытолкала:
– Домой зовёт, значит, не женатый! Богатый импозантный мужик на дороге не валяется! Видела, как ты ему глазки строишь!
– Он мне нравится, но я его совсем не чувствую, – поделилась Валя. – Как вода сквозь пальцы.
– Хватит монашить. Наденешь мой модный кардиган с плечами и большие клипсы!
Дом Николая был похож на него, такой же высокий, строгий и угрюмый. По вещам в прихожей было понятно, что здесь живёт большая семья с детьми разного возраста. В ванной Николая, где Валя мыла руки перед массажем, стояли те же иностранные одеколоны, что у Лошадина.
С секунды, как помыла руки, общаться он почему-то стал по-барски. В богатой гостиной отовсюду торчал дефицит. Горел очень несоветский торшер, и играл очень несоветский магнитофон. Николай поставил два бокала, разлил шампанское, пригласил Валю танцевать. Танцевал плохо, сосредоточенно думал о чём-то своём.