Страница 25 из 38
- На, прекращай, - сказал я и подал лежащий в ящике стола чекистский наган. - Стреляй и на этом твои мучения закончатся.
- Зачем ты меня мучаешь? - Мария сидела на диванчике с револьвером в руке и плакала как ребёнок, огромными прозрачными слезами.
Я сел рядом с ней.
- Пойми, война не будет продолжаться вечно, - утешал я её. - Мы с тобой тоже находимся на войне, но наша война особая и в ней не стреляют из ружей и пушек. Твое оружие - это твоя красота, манеры, обхождение, знание иностранных языков. А кто после войны будет учить людей всему красивому? Только тот, кто всё это знает и умеет. Успокойся, у тебя кризис от переизбытка информации. Такое бывает со всеми. Сегодня мы с тобой пойдём в салон госпожи Цветаевой. Там собираются поэты разного толка. Если тебе и не понравится, то делай нейтральный вид, они оттачивают стихи свои на народе, которому всё равно, что слушать, лишь бы было читано речитативом.
В салон мы пошли вечером. С собой принесли хлеб и немного селёдки. Это как плата натурой за участие. Хотя, формы оплаты натурой бывали разные, и окончательный расчёт производился поутру.
Все литературные вечера оформлялись одинаково. Полумрак. Свечи. Иногда ладан. Налёт таинственности, мистики. Ностальгия по ушедшей жизни.
Сегодня выступал Бальмонт.
Решает миг, но предрешает час,
Три дня, неделя, месяцы и годы,
Художник в миге - взрыв в жерле природы,
Просветный взор вовнутрь господних глаз…
Аплодисменты дамочек, возгласы шарман, браво, бис, охи, ахи, закатывание глаз…
- Это и есть ваша культура? - прошептала мне Мария.
- Это больше ваша культура, - так же шёпотом ответил я, - что-то среднее между Серебряным веком и пролетарской культурой.
- А что такое Серебряный век? - спросила Мария.
- Потом расскажу, послушай Цветаеву, от неё все женщины млеют, - шепнул я девушке.
Ночи без любимого - и ночи
С нелюбимым, и большие звёзды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому -
Кто от века не был - и не будет,
Кто не может быть - и должен быть…
И слеза ребёнка по герою,
И слеза героя по ребёнку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен - вниз…
Я удивился, когда увидел аплодирующую Марию.
- Тебе понравилось? - удивился я.
- Очень, - сказала она.
- Как это могло вам понравиться, - не унимался я, - это же не стихи, это…
- А-а, что вы понимаете, - махнула на меня рукой девушка.
- Здравствуйте, - подумал я, воспитанный на стихах Пушкина и Лермонтова, - я знаю толк в поэзии и всякие верлибры прошу с поэзией не мешать.
Мы шли вечерним Петроградом в конце зимы. Город жил своей жизнью. Кто-то грабил, кого-то грабили, кто-то читал стихи, кто-то рождался, кто-то умирал, кто-то плакал, кто-то смеялся.
На третьем этаже бывшего доходного дома раскрылось окно, из окна вылетела на мостовую пустая бутылка и разбилась, и задорный девичий голос пропел под гармошку:
Мама платьице мне сшила
И сказала: «Не марай!»
А ребята-хулиганы
Утащили за сарай.
Глава 27
Я никогда не встречал таких людей, как Мария. Она впитывала всё, как губка. Это была уже не та чекистка с пылающим взором, а взрослая, знающая себе цену женщина, которая остановит лошадь на скаку одним только взглядом и этим же взглядом обезоружит всадника.
В нашей профессии очень хорошо, когда женщина может вскружить голову любому мужчине, но это и очень плохо, потому что такая женщина бросается всем в глаза.
Иметь такого способного напарника это счастье, а иметь напарника, который засветит тебя везде, это уже несчастье.
И третье. Ни в коем случае нельзя иметь личных отношений со своим напарником, чтобы эти личные отношения не повлияли на то дело, которым мы занимаемся. Поэтому я и не воспринимаю Марию как женщину, а воспринимаю как чекистку, которая поставлена мне за спину контролёром соблюдения мною революционной нравственности. По-моему, она такого же мнения в отношении моей персоны, хотя тёплые нотки иногда прорываются, но я их ликвидирую холодным отношением.
Чем дальше я обучаю Марию, тем тревожнее становится у меня на душе. Она требует, чтобы я рассказывал все подробности предстоящих операций, чтобы она могла определить, не замышляю ли я чего-нибудь контрреволюционного.
Прямо как комиссар в Красной Армии, где командир и шага не может ступить без одобрения комиссара. Комиссарша. Чувствует моя душа, что она допрыгается. Ещё одна попытка потребовать от меня отчёта о том, где я был, с кем встречался и о чем говорил, я ей дам такую отповедь, которая отобьёт охоту задавать такие вопросы.
Кто она такая, чтобы я перед ней отчитывался? Я и перед женой отчитываться не буду. Всё должно быть на полном доверии. И вообще, кто у нас командир? Я!
- Завтра едем в Москву, - поставил я задачу
- Хорошо, а зачем? - спросила Мария.
- Мне нужно проведать своих родителей и тебя познакомить с ними, - сказал я.
- А зачем меня знакомить с ними? - смутилась Мария.
- Чтобы они знали, кто мне будет стрелять в спину, - злорадствовал я.
- Может, ты ещё скажешь им, что я ведьма? - возмутилась девушка.
- Обязательно скажу, что ты дочь самого Дзержинского, - не унимался я.
- Замолчи, - топнула ногой Мария, - ты вымотал все мои нервы.
- То ли ещё будет, - пообещал я.