Только ты

– Конечно, не дозвониться! Электричка ушла под мост! Но я здесь, не волнуйся, слышу тебя!

– Успеваешь? Все равно переживаю.

– Вполне! Я уже на полпути к Парижу! Рейс только через четыре часа, так что даже успею купить тебе к ужину шоколадный десерт!

– Не выдумывай! Я сама способна закормить десертами пол французской столицы! Лучше приезжай скорее!

И через пару секунд обрыва связи:

– Стася…

– Мама Галя…

– Я уже говорила…

– Не волнуйся, я возьму такси!

– Не понимаю. Где это видано, чтобы рейс переносили на три часа раньше? Безобразие! А если ты опоздаешь?

– Все будет хорошо, обещаю! Я прилечу вовремя! Заканчивайте с отцом работу спокойно, я помню, где лежат ключи!

– Ох, девочка, я скучаю…

– Люблю тебя, мама Галя!

– И я тебя! Не сомневайся! Жду!

– Бонжур, мадам! Я тоже люблю вашу дочь! – наклонившись ко мне, кричит Арно в трубку, но звонок уже окончен, и я отталкиваю друга прочь. Хлопнув по плечу, чтобы не дурачился, отворачиваюсь к окну.

Нет, я не сомневаюсь. Больше – не сомневаюсь. Сегодня, после всего, что моя мачеха для меня сделала, так легко поверить в то, что я действительно ее дочь. Любит, знаю. Без отсылок к «родной-неродной» и без оглядки на общество. Юлить и притворяться эта замечательная женщина, которую мне послала сама судьба, совершенно не умеет. Даже подростком я смогла это почувствовать. А после поняла, что и обещаниям ее следует верить.

«Все у тебя будет хорошо, Настя. Обязательно будет! Ты мне веришь?»

Тогда, возвращаясь с бабушкой в наш северный городок – не верила. Когда неделю просидела дома, впитывая запах родных стен, стараясь забыть огромный город, не принявший меня, новый дом, школу и все со мной произошедшее – не верила. Когда вспоминала глаза ее любимого сына в ту самую последнюю нашу встречу – не могла поверить. А после… А после узнала, каково это – быть кому-то нужным человеком.

Галина Юрьевна, однажды приняв меня и подпустив к себе – больше уже от себя не отпустила. Мы продолжали общаться все время, пока я жила с бабушкой. Именно от нее я в ту первую зиму моего возвращения получила в подарок под елку телефон – не старенький отцовский гаджет, а новый современный телефон, по которому смогла звонить мачехе и по ее просьбе отсылать фотографии своей «маленькой» провинциальной жизни. Именно она настояла на моем углубленном изучении иностранных языков и щедро оплачивала репетиторов, а после – частную художественную школу. Была на школьном выпускном вечере и провожала падчерицу за серебряным аттестатом, горделиво вскинув голову в сторону родителей.

Именно мачеха забирала меня каждое лето на неделю к морю, часто оставив на отца все дела и заботы. С ней вдвоем мы однажды оказались в Италии, и я поняла, что на самом деле мир не такой уж и большой, каким кажется.

А однажды пришел черед и «мамы Гали». Смешно сейчас вспоминать, как я чуть не обмерла от страха, когда осмелилась.

Я смотрю на мелькающий за окном экспресса пригород Парижа и улыбаюсь: сейчас кажется, что это было так давно. Первые летние каникулы вдали от дома, море, пансионат, и незнакомая женщина снова и снова удивленно рассматривающая нас с мачехой. Ее нескромное любопытство у столика в летнем кафе, обращенное ко мне:

– Скажи, девочка, это действительно твоя мама? Странно. Кого-то ты мне сильно напоминаешь…

Я замялась, а мачеха отмахнулась.

– Мама, мама, – ответила женщине хмуро. – Идите себе с Богом, уважаемая. Дел у вас, что ли, нет никаких?

Конечно, я понимала: она так ответила, чтобы незнакомка от меня отвязалась. Но на следующий день, заметив, что интерес женщины ко мне не пропал, я сама окликнула мачеху, когда та появилась на пороге кафе и остановилась, отыскивая меня взглядом.

– Я здесь! М-мама… Галя?

Вот так и пошло. Мама Галя и Анастасия-Стася-Стаська. Скорее, удочеренный ребенок, чем падчерица.

Мачеха часто смеялась, обнаружив такое совпадение наших с ее сыном имен. Говорила, что для нее это знак, не иначе. А вот какой – не признавалась. Лишь повторяла, пока я не привыкла, что был у нее один Стаська, а теперь появилось двое. И оба – любимые.

Еще долго я со страхом ожидала, когда же ей наскучит такая забота обо мне. Видела, как переживал отец, появляясь с женой на пороге бабушкиной квартиры, но, к счастью, до сегодняшнего дня так и не дождалась.

И вот я снова возвращалась в ее город, в ее жизнь и в ее дом, который покинула почти пять лет назад сломленной девчонкой, но в этот раз уже повзрослевшей девушкой, знающей истинную цену людской доброте.

– Хватит прятаться, Стася. Ты больше не можешь жить одна вдали от нас с Гришей, я этого не хочу. Да и Нина Ивановна не хотела, ты ведь знаешь. Давай, не упрямься, девочка, возвращайся! Не захочешь жить с нами, подумаем о квартире. С тем наследством, что скопила твоя бабушка, и нашим с Гришей вкладом – обязательно что-нибудь подыщем!

Да, бабушка не хотела, я чувствовала, пусть и прожила полгода одна после ее смерти. Нравилось мне или нет, но мама Галя была права: что бы ни случилось раньше, пришла пора оставить обиды в прошлом и выйти из тени. Я стала частью жизни Галины Фроловой, ее семьи… И я больше не сомневалась, что Стас меня забыл. Еще в школе он был слишком эгоистичен и самоуверен для чувств, а теперь, со слов матери, и вовсе вел свободолюбивую, неподотчетную никому жизнь. В чем бы я когда-то ни призналась сводному брату и что бы ни прочитала в его взгляде в ответ, мы были слишком юными, чтобы не наделать ошибок. Да, я возвращалась, но по-прежнему не собиралась претендовать на его территорию. Теперь у меня определенно было желание разграничить свою.

Самолет идет на посадку, в ушах шумит, и я откидываю голову на подголовник кресла. Держу глаза закрытыми все время, пока шасси мягко не касается посадочной полосы, и все пассажиры, наконец, облегченно выдыхают. Хлопают в ладоши, щелкают ремнями безопасности, а уже через пять минут, улыбаясь, торопятся к выходу из здания аэропорта, легко забывая друг друга.

Ну, здравствуй, город.

Я тоже тороплюсь вместе с ними, качу сумку по тротуару в сторону стоянки такси, хотя знаю, что отец с мачехой вернутся домой не раньше семи часов вечера. А Стас, со слов его матери, и того позже. Перебегаю пешеходную разметку, смотрю на часы, не позволяя колючему холодку от ожидания скорой встречи со своим прошлым пробраться под кожу.

Это всего лишь крупная вывеска с названием места прилета. Буквы, составленные в слово, и ничего больше. Город, где живет моя семья. Но я волнуюсь. Сколько бы ни прошло времени с тех пор, как я отсюда уехала, – я все еще помню, что однажды он не принял меня. Как хорошо, что сегодня, когда стала старше, я знаю: в мире существуют города больше и красивее, чем этот, и щедрее на тепло человеческих душ. Мачеха очень постаралась, чтобы это знание сделало меня сильнее.

Конечно, я спрашивала у мамы Гали о Стасе. Иногда. Как учеба? Поступил ли в институт? Чем интересуется? Он был ее сыном, и вдали от него, проводя время со мной, она скучала по своему упрямцу и нервомоту, как любя его называла. Огорчалась, когда редко звонил. Я никогда не интересовалась его личной жизнью и отношениями. Не знала, знакомил ли он мать и отца с девушками. Встречался ли с Мариной, что так ему подходила. Дружил ли с ее братом. Однажды закрыв страницу, я запретила себе возвращаться к воспоминаниям, что причинили мне в юности столько боли.

Про меня Стас не спрашивал никогда. На «мою» тему в их разговорах мачеха наложила табу еще в тот последний день моего пребывания в ее доме, когда в первый раз ударила сына по лицу. Я была уверена, что, будучи такой же упрямицей, как он, она до сих пор не отказалась от своих слов. И неважно, что ему, возможно, уже давно нет до меня никакого дела. До смешной Скелетины, что однажды призналась ему в любви, а затем бросила в лицо, как сильно ненавидит.