Только ты

– Заткнись! Раз уж пришел в мой дом. И я тебя предупреждаю, Ясминов: не смей подходить к Насте. Я вижу, как ты на нее смотришь. Не смей! Я не допущу твоего вмешательства в ее жизнь!

Я чувствую, как на моей руке смыкаются пальцы Стаса. Он поворачивает голову в сторону мужчины, и под его взглядом тот замолкает, так и не сказав отцу, что собирался.

– Эмма Леонидовна, я последний раз прошу вас быть сдержанней и учесть, в чьем доме вы находитесь. Вспомнить, что вы говорите о моем муже. Только из-за Насти мы с Гришей разрешили вам быть здесь, понимая, что вы все равно станете искать встречи с нашей девочкой. И сейчас я только убеждаюсь, что поступила верно, впустив вас. Так не испытывайте же моего терпения. Оно отнюдь не бесконечно!

Но гостья снова смотрит на меня, и не похоже, что слышит обращение к ней мамы Гали. Мне вдруг становится обидно за это показное невнимание с ее стороны, совершенно незаслуженное в отношении хозяйки дома. Слова вырываются сами, словно все это время ждали своего часа:

– Вы говорили всем, что я погибла. Вместе с мамой погибла в ту ночь. Все эти годы избегали любого упоминания обо мне, – прямо встречаю синий взгляд. Поблекший, но все равно так схожий с моим собственным. – Я знаю, Дмитрий Иванович все рассказал. Вы так сильно ненавидели моего отца, что вычеркнули и меня из своей жизни. Скажите же, я не понимаю, что вы хотите сейчас? Зачем я вам?

Она подходит стремительно – бабушка, так не похожая на мать моего отца. Незнакомка, от близости к которой щемит грудь и отзывается болью душа. Близкий-чужой человек, внезапно ворвавшийся в мою жизнь. Подходит, чтобы взять за руку и прижать ее к своей груди. Сказать взволнованно, сквозь слезы, погладив ладонью мои волосы.

– Я знаю. Я искуплю свою вину, Настенька, чем только смогу. Обещаю тебе! Твой дед был влиятельным человеком, у нашей семьи серьезные связи. Только скажи, что ты хочешь?.. Я знаю, где ты учишься и чем живешь. Мы с Николашей все разузнали! Я заслуженная актриса театра, член Союза художников, мои друзья – люди с именем и славой… У меня опыт, связи, деньги. Я многое могу…

– Спасибо, но я всем довольна.

– Называй меня Эммой, пожалуйста. Господи, как же ты похожа на Анечку! Одно лицо! Деточка, ты ошибаешься, просто не понимаешь. Знаю, что эти люди – твое окружение, и ты росла с ними. Не прошу принять решение прямо сейчас, но прошу, подумай про себя, про свое будущее.

– Извините, Эмма, я не понимаю вас.

– А что понимать? – женщина улыбается сквозь слезы, и ее улыбка кажется такой искренней. – Я предлагаю тебе жизнь, достойную моей внучки. Свое покровительство в мире искусства и имя. Я лично знакома с Груно Лесовским, звонила ему и получила на твой счет самые лестные отзывы. Чему, зная маэстро, склонна верить.

– Откуда вы…

– Я же сказала, что мы все узнали! Не нужно стесняться, Настенька, это кровь, гены! Нашей семье есть чем гордиться, и я все тебе расскажу!

Рядом едким смешком отзывается Стас.

– Как трогательно. Значит, мадам, вы прежде узнали, что ваша внучка не слабоумная и не калека. Решили удостовериться, талантлива ли она, и только потом рассказать? А если бы ответ оказался отрицательным? Так бы и сидели зайцами за горизонтом? В своем мире связей и регалий?.. Не помню, чтобы Батя о вас рассказывал, дамочка. И отпустите уже Настю, наконец! Вы ей не нравитесь. И матери, кстати, тоже. А это рискованно – мое вам предупреждение, несмотря на все ваши связи.

Женщина отпускает меня и даже отступает на шаг, чтобы вернуться в объятия сына, тут же накрывшего ладонями ее плечи. Смотрит на Стаса пристально, изучающе, недовольно поджав ярко подведенные губы.

Он криво улыбается ей, зная, что в своей внешности ему стесняться нечего.

– Да, я сводный брат, если вы еще не поняли.

Гостье не нравится, что ей помешали, я это чувствую. Моя бабушка-незнакомка щурит взгляд и вздергивает тонкий подбородок, оценивая Стаса. Замечает холодно:

– Отчего же. Поняла. Рискованно, говоришь? – выдерживает многозначительную паузу. – Я не привыкла держать ответ перед юнцами, молодой человек. Невоспитанными юнцами! Ты прав, мне не нужны регалии, чтобы иметь представление, что собой представляют отношения мачехи и падчерицы. Понимать их соленый вкус. Ты уверен, что моей внучке не понравится предложение? Я умею быть убедительной.

– Не уверен насчет последнего.

– Почему же?

– Не очень умный шаг с вашей стороны положить начало знакомству с внучкой с обвинений в адрес ее отца и нашей семьи. Это мало кому понравится.

– Если это тебя успокоит, я намеревалась сдержаться – не получилось. Слишком болезненной оказалась встреча с прошлым.

– Вы сейчас кого надеетесь убедить? Меня или себя?

– Молодой человек, я бы вас попросил…

Но вскинутая вверх рука женщины легко останавливает сына.

– Погоди, Николай! Разве ты не видишь, что он тоже требует уважения. Тот, кого научили изъясняться языком улицы. Не иначе как «Батя» и «дамочка», так?.. Надо же, – смотрит остро, насаживая на взгляд, – какой красивый парень вырос у торговки пирожками. Видно, что в тесто добавили крутой замес, только не все ингредиенты учли. Что, милочка, может, и рецепт расскажешь? С кем тесто месить и когда, чтобы в графе «отец» – стоял прочерк?..

Гостья поворачивается к мачехе, и от ее слов у меня все внутри холодеет.

– Да, я все знаю. Да, заплатила деньги, чтобы не играть с тобой вслепую, очень уж меня удивило сегодняшнее положение вашей семьи. «Ее девочка»! Да как ты смеешь указывать мне, что говорить внучке? Где и как себя вести? Угрожать своим решением? Мне, Эмме Григорьевой, с честью вхожей в любые дома!.. И неважно, откуда у бывшей детдомовки такой коттедж. Каким местом ты его себе заработала. Мне ясно, что в тебе и близко нет той культуры, которая последние поколения питает нашу фамильную кровь. И ты думаешь, госпожа Фролова, что я оставлю свою внучку под твоим попечением?!. Черта с два! У меня связи в этом городе, у меня друзья! Мне стоит сделать один звонок и…

– Вон, – тихо произносит отец просевшим голосом, и я вздрагиваю от силы гнева, прозвучавшего в нем. И уже громче, сжимая руки в кулаки: – Пошла вон, Эмма! Иначе я тебя ударю.

– Ты… с ума сошел?!

– Не надейся. Если Настя захочет встречи – запрещать не стану. А я тебя видеть не хочу. Никого из вас. Никогда в своей жизни! Вон!

У женщины перехватывает дыхание и бледнеет лицо. В этой комнате слишком много глаз обращено на нее с ожиданием, и она все-таки отступает. Пятится к дверям, отбирая из рук сына сумочку и обращаясь к отцу:

– Ничего, Григорий. Недолго Насте осталось плясать под твою дудку. Сегодня я уйду, так и быть, но очень скоро, когда девочка выйдет замуж, я верну ее. Я говорила с ее будущим мужем и знаю, что он окажется куда сговорчивее тебя. Прощай!

Она бросает на меня еще один долгий взгляд и выходит. Покидает гостиную, надломившись на пороге в ногах, и учредитель подхватывает ее под локоть, чтобы увести.

Последним дом покидает Николай, и именно он, обернувшись, считает нужным сказать:

– Ужасная вышла встреча. Катастрофа для нас. И тем не менее я прошу всех вас простить Эмму, она сложный человек и глубоко несчастный. Известие о Насте просто ее сломило. Моя мать давно не тот монстр, каким сегодня себя показала. Григорий, если сможешь, прости за все.

Ушли. И снова мы в доме одни, словно и не было в нем незваных гостей. И только заметно уставший голос мачехи нарушает тишину.

– Зря ты, Гриша, погорячился. Знаешь ведь, что меня не уесть моим прошлым. Ну, подумаешь, детдомовка – невелика тайна. Какая есть. Из песни слов не выкинешь.